Кнок, или Чудеса медицины
Шрифт:
Муске. Я счастлив, что вы придаете такое значение моей профессии.
Кнок. И я решил, что, конечно, такая организация дела, как у вас, находит награду и приносит вам в год не менее двадцати пяти тысяч франков.
Муске. Чистого дохода? Боже мой! Если бы я получил хоть половину этого!
Кнок. Дорогой г-н Муске, перед вами сидит не налоговый инспектор, но друг, смею сказать — коллега.
Муске. Я не позволил бы себе, доктор, оскорбить вас недоверием. К несчастью, я сказал вам правду. (Пауза).
Кнок. Но, знаете ли, ведь это позор! (Муске печально пожимает плечами). По моим соображениям, двадцать пять тысяч должны быть минимальной цифрой… У вас, однако, нет конкурентов?
Муске. Ни одного на пять лье в окружности.
Кнок. Так в чем же дело? Враги?
Муске. У меня нет врагов.
Кнок, понижая голос. Может быть, в прошлом какая-нибудь неприятная история… рассеянность… пятьдесят граммов лаудана вместо касторки?.. Это так легко случается.
Муске. Поверьте мне, ни малейшего недоразумения за двадцать лет практики.
Кнок. В таком случае… В таком случае… Но мне тяжело высказывать это предположение… Мой предшественник… оказался не на высоте своего призвания?
Муске. Это зависит от точки зрения.
Кнок. Еще раз повторяю, дорогой г-н Муске, все, что мы говорим, останется между нами.
Муске. Доктор Парпале — превосходный человек. У меня с ним лично были наилучшие отношения.
Кнок. Но все его рецепты, взятые вместе, не составили бы толстого пакета?
Муске. Вот именно.
Кнок. Сопоставляя это со всем тем, что я уже слышал о нем, я задаю себе вопрос: верил ли он в медицину?
Муске. В начале я добросовестно делал все от меня зависящее. Всякий раз, как люди мне жаловались на что-нибудь, если только это казалось мне серьезным, я направлял их к нему. Пиши пропало! Они больше ко мне не возвращались.
Кнок. То, что вы мне говорите, возмущает меня сильнее, чем я желал бы этого. Мы обладаем с вами, дорогой г-н Муске, двумя прекраснейшими в мире профессиями. Не позор ли видеть, как они мало-помалу снизились с того высокого уровня процветания и влияния, до которого довели их наши отцы? Я готов назвать это саботажем.
Муске. Совершеннейшая правда. Оставляя денежный вопрос в стороне, тяжело чувствовать, что ты скатился до положения ниже жестянщика или булочника. Поверите ли, доктор, моей жене не под силу покупать шляпы или шелковые чулки, в каких жена жестянщика щеголяет и в праздник, и в будни.
Кнок. Не говорите, дорогой друг, мне больно вас слушать. Это то же, как если бы мне сказали, что жена председателя Палаты Депутатов вынуждена стирать белье булочницы, чтобы заработать себе на хлеб.
Муске. Если бы г-жа Муске была здесь, ваши слова проникли бы ей в сердце.
Кнок. В таком кантоне, как этот, мы с вами не должны были бы терпеть нужду в самом необходимом.
Муске. Это верно.
Кнок. Я провозглашаю как принцип, что все обитатели кантона тем самым являются естественными
Муске. Все — это, пожалуй, слишком.
Кнок. Я говорю: все.
Муске. Правда, в тот или иной момент своей жизни всякий может стать нашим случайным клиентом.
Кнок. Случайным? Вовсе нет. Постоянным клиентом, прочным клиентом!
Муске. Но для этого надо, чтобы он захворал?
Кнок. «Захворал»! Это устарелое понятие не выдерживает критики перед судом современной науки. Здоровье — пустое слово, которое без ущерба можно выкинуть из нашего словаря. Что касается меня, я знаю только людей, более или менее пораженных болезнями, более или менее многочисленными и более или менее быстро развивающимися. Понятно, если вы им скажете, что они здоровы, они с величайшей готовностью вам поверят. Но вы их обманете. Ваше единственное извинение в том, что у вас, быть может, уже столько больных на попечении, что трудно брать новых.
Муске. Во всяком случае, это превосходная теория.
Кнок. Вполне притом современная, заметьте это, г-н Муске, и очень близкая к идее вооруженной нации, составляющей силу нашего государства.
Муске. Вы истинный мыслитель, доктор Кнок, а что бы там ни говорили материалисты, мирами движет мысль.
Кнок,встает. Слушайте! (Оба стоят. Кнок берет Муске за обе руки). Быть может, я слишком много беру на себя. Быть может, меня ждет немало горьких разочарований. Но если через год, день в день, у вас не окажется двадцати пяти тысяч заслуженной вами прибыли, если у г-жи Муске не будет платьев, чулок и шляп, подобающих ее положению, я вас приглашаю прийти сюда, чтобы объясниться со мной, и сам подставлю вам обе щеки для получения двух пощечин.
Муске. Дорогой доктор, я буду неблагодарным, если не выражу вам моей сердечной признательности, и окажусь последним из людей, если не стану помогать вам изо всех моих сил.
Кнок. Хорошо, хорошо. Рассчитывайте на меня, как и я рассчитываю на вас.
Кнок, дама в черном.
(Ей сорок пять лет, и сразу видно, что она страдает крестьянской скупостью и запорами).
Кнок. А, вот и пациенты! (За сцену). Человек двенадцать уж? Предупреждайте вновь прибывающих, что в половине двенадцатого я прекращаю прием, по крайней мере, для бесплатных. Вы первая, сударыня?
Приглашает войти даму в черном и закрывает за нею дверь. Вы жительница кантона?
Дама в черном. Я живу на городской земле.
Кнок. В самом Сен Морисе?
Дама. На большой ферме, лежащей на дороге в Люшер.
Кнок. Она принадлежит вам?
Дама. Да, мужу и мне.
Кнок. Если вы сами ведете хозяйство, у вас, должно быть, масса работы?