Княгиня Екатерина Дашкова
Шрифт:
— Вы так и не просите у меня дополнительных ассигнований, Екатерина Романовна?
— В них нет нужды, ваше величество. О книгах, скопившихся на складах, я уже имела честь вам докладывать. Станки — о них позаботился наш механик Кулибин.
— Как это? Помог вам выбрать, что выписывать из Англии? Но он же не был там.
— Все гораздо проще, ваше величество. Он воспользовался имевшимися рисунками и на их основании сделал свою оригинальную конструкцию. И как раз вовремя, иначе бы остановилось печатание материалов академика Палласа.
— Вы довольны его трудами?
— Ваш выбор был великолепен, ваше величество. К прирожденным талантам этого натуралиста прибавились редкие по полноте знания. Он сейчас приводит в порядок и
— Вы умеете увлекаться, княгиня, но, пожалуй, я отвлеку вас несколько от ваших обязанностей новым предложением.
— Уверена, оно будет замечательным.
— Вы перехваливаете меня, Екатерина Романовна, что не пойдет на пользу ни мне, ни вам. Так что сначала послушайте. В прошлый раз мы с вами коснулись вопроса создания Российской академии. Нашему чудесному языку нужны твердые правила, словари, нужна наука о языке.
— Вы склоняетесь к осуществлению этого замысла, государыня? Но это же превосходно!
— Я думала об этом замысле достаточно давно. Как вы знаете, Академия наук начинала работу над словарем, но, вероятно, по моей же вине дело и по сей день не доведено до конца. Вы правы, особая Российская академия скорее пригодна для подобной цели. Как вы мыслите себе состав и обязанности подобного учреждения?
— Здесь нет ни малейшей надобности в моих соображениях, ваше величество. И в этой области я полный профан, разве что давно и заинтересованно наблюдающий за трудом специалистов. В Европе есть несколько подобных учреждений. Можно воспользоваться их уставами и программами. Остается только выбрать.
— Дело за вами, княгиня.
— За мной, ваше величество?
— Конечно. Кому, как не вам, этим заняться?
— Но, ваше величество, с этой работой спокойно справится ваш секретарь. Ему легко представить вам план Французской, Берлинской и других академий с примечаниями, что следовало бы изменить или сократить относительно потребностей России.
— Вот видите, у вас уже есть план действий. Вам одинаково знакомы и цель, и средства ее достижения. Если вы всем этим займетесь, княгиня, я буду спокойна за быстрое решение вопроса. Мне и так стыдно за его бесконечные оттяжки.
— Государыня, мне остается еще раз напомнить вашему величеству, что у меня нет ни привычки, ни навыка работать с подобными материалами. Вы переоцениваете мои возможности.
— Екатерина Романовна, вы слишком любите заставлять себя просить. Ваша скромность подчас начинает напоминать тщеславие. Постарайтесь справиться с этим недостатком и помните, я жду вас с проектом.
…Мне следовало бы чувствовать себя вполне счастливой. После стольких лет розни и неудовольствий государыня встречается со мной почти каждый день и охотно выслушивает мои соображения по академическим делам. Правда, приспешники ее величества давно стали делать намеки, что я неумеренно пользуюсь высоким вниманием и рискую вызвать скуку императрицы. Однако мне представляется это скорее голосом зависти, чем сочувствия. Во всяком случае, Вяземский не упускает случая оспорить мои распоряжения и поставить под сомнение каждую трату, в отношении которых я и так ввела самый строгий надзор. Но истина и подлинное благополучие государства никогда не волновали князя, всегда старавшегося прежде всего заслужить благоволение власть имущих. Легче было бы поверить князю Потемкину, но князь полностью поглощен делом присоединения к России Крыма, так что стало возможным объявить высочайшим манифестом присоединение Крыма и Кубанской области к нашей империи. Последний хан Шагин-Гирей отправлен в Воронеж. Крым переименован в Таврическую губернию. И главное — прекратились набеги крымцев на южные степи. В последнем разговоре государыня сказала, что по предположениям Великая и Малая Россия и часть Польши лишились за время с XV столетия до нынешнего 1783 года от трех до четырех миллионов населения, превращенного в большей своей части в рабов. Еще от дядюшки Михайлы Ларионовича я знала, что мамелюки в Константинополе предпочитали русских кормилиц и нянек и что вплоть до наших дней Венеция и Франция употребляли купленных на рынках Леванта русских как галерных рабов. Наконец-то наступил конец этому позорному небрежению наших государей к своему народу. Государыня справедливо почитала своим долгом отстоять права тех, кто по рождению или несчастному стечению обстоятельств оказывался жертвой набегов. И она почти сразу после издания манифеста стала думать о посещении вновь присоединенных земель, руководство которыми было передано князю Потемкину. Злые языки готовы усматривать в этом новый источник обогащения князя, но когда подобный разговор возник при императрице, она резко оборвала его, указав злопыхателю на редкие заслуги Григория Александровича и свое безграничное доверие к нему.
Предоставленная сама себе в совершенно новом и небезопасном по своим последствиям деле директорства, я постаралась сделать единственное, что было в моих силах, — поторопиться с первым наброском проекта Академии, стараясь доставить удовольствие государыне. Вспомнив разговоры с Дидро, я отдала предпочтение примеру Французской академии. Главным предметом мне представилось очищение и обогащение русского языка, утверждение общего употребления слов, свойственное русскому языку витийство и стихотворство. Средствами для достижения подобной цели я выбрала сочинение российской грамматики, российского словаря, риторики и правил стихосложения. Сдержанный отзыв о моих возможностях Н. И. Новикова в его «Опыте исторического словаря о российских писателях» тем не менее, оставлял за мной право судить о российской словесности и возможностях языка. Как написал этот книгоиздатель, «Дашкова, княгиня, Екатерина Романовна — двора ее императорского величества статс-дама и ордена святыя Екатерина кавалера, писала стихи; из них некоторые весьма изрядные напечатаны в ежемесячном сочинении «Невинное упражнение» 1763 года в Москве. В прочем она почитается за одну из ученых российских дам и любительницу свободных наук».
— Государыня, я в полном смятении!
— Почему же, княгиня?
— Я не представляла вашему величеству окончательного проекта Академии российской, но всего лишь предварительные заметки. В ответ же вам угодно было прислать мне ваше одобрение. Заметки превратились в окончательный текст устава, и к тому же вы подписали указ о моем назначении президентом. У меня достаточно доказательств несоразмерности подобной ответственности с моими возможностями, но ваше императорское величество даже не пожелали выслушать меня.
— Исключительно для того, чтобы не плодить ненужных разговоров. Вы знаете, что указ уже переслан в Сенат и, следовательно, тема разговора исчерпана. Лучше расскажите, какие следующие действия вы намерены предпринять. Конечно, это вопрос денег, но я не намерена скряжничать.
— О нет, ваше величество, в ассигнованиях потребности не будет. Я выискала необходимые средства в бюджете Академии наук. Дело только за покупкой дома, где могла бы разместиться Академия со всем необходимым штатом.
— За домом дело не станет. Но скажите, княгиня, откуда у вас могли появиться деньги на новую институцию?
— Ничего чудесного здесь нет, ваше величество. Это те самые пять тысяч рублей, которые вы изволили ежегодно выдавать из своей шкатулки на переводы классических произведений на русский язык.
— Но я вовсе не хочу, чтобы эти переводы прекращались!
— Они и будут производиться, государыня. Ими займутся ученики Академии наук под руководством русских профессоров. Тем самым будут достигнуты две цели: ученики получат разумные и полезные учебные задания, а деньги вашего величества истратятся с пользой. До сих пор, как мне удалось уразуметь из ведомостей, они рассматривались директорами как предназначенные для собственного кармана: отчета в них никто никогда не отдавал.