Княгиня Монако
Шрифт:
Между тем, как утверждают, принцесса Амелия весьма благосклонно принимает у себя некоего графа фон Ольденбург-Альденбурга, вздыхающего по ее красивым глазам. Вся Германия ропщет: граф — это не принц, союз с ним был бы неравным браком для столь благородной особы. Мадам беспрестанно об этом говорит и обсуждает это с г-жой Тарантской в сорокастраничных письмах на немецком языке.
Проявит ли принцесса постоянство? Не забудет ли она графа, как предала забвению принца? Я не знаю. Ясно одно: бедный Шумахер по-прежнему томится в тюрьме. Было бы забавно (а такое возможно), если бы девушка стала сожалеть о графе, а он бы проникся к ней ненавистью. Такое известно одному Богу, а он не станет вас в это посвящать note 16 .
Note16
Принцесса
У меня только что был гость: один весьма красивый врач, которого я знала, когда он влачил жалкое существование, и который ныне стал всесильным; я прерываю свой рассказ, чтобы познакомить вас с его историей. Это одна из тех непостижимых перемен, которые случаются по воле Провидения.
Этот врач итальянец, и зовут его Амонио. Он приехал во Францию учиться. Юноша был очень беден, но необычайно красив и каким-то образом познакомился с г-жой Шелльской. Дама не придумала ничего лучшего, как определить итальянца в женский монастырь на место врача. Амонио и не думал отказываться. И вот красавец оказался среди множества монашек, которые все как одна страстно в него влюбились — то было не мудрено! Шелль, казалось, охватил мор, монахини заболевали дюжинами, а бедняга не знал, какую из них выслушивать. В течение нескольких месяцев все шло более или менее сносно, но тут в дело вмешалась ревность. Со старухами лекарь держался одинаково почтительно и внимательно, а с молодыми вел себя одинаково в ином смысле, переходя от одной к другой по своей прихоти, с благими намерениями, конечно, но в то же время позволяя себе вольности, которые, за неимением лучшего, обожают эти благочестивые сестры. Как-то раз монахини узнали, какой из них Амонио отдает предпочтение. Когда одна из них проговорилась, другие закричали вне себя от гнева: — Я тоже! — Я тоже!
Отовсюду раздавались одни и те же возгласы: негодяй основательно напроказил. — Он уедет! Пусть он убирается!
Монахини потребовали от настоятельницы уволить врача, но та была слишком влюблена в красавца, чтобы на это согласиться, тем более что ей не сказали, чем это вызвано. Сестрам поневоле пришлось смириться; рассудительная аббатиса их успокоила, и они, несомненно, перестали бы бушевать, но тут в обитель пожаловал некий монастырский начальник, объезжавший свой округ, и ему очень не понравилось лицо врача. Он принялся упрекать г-жу Шелльскую, а та стала защищать Амонио: она заявила, что это сущий ангел и что у него нет ни одной сатанинской мысли.
Приезжий начал расследование и разобрался в том, что произошло; он поспешил разгласить это сначала в монастыре, а затем повсюду; он сообщил об этом начальству, расписав все так, что бедного Амонио с позором изгнали из монастыря; святоши ополчились на врача и выкинули его на улицу, где он едва не умер с голоду.
Итальянец случайно встретил моего брата, который привел его ко мне, представил всем своим друзьям и обеспечил ему относительное благополучие. И тут внезапно умирает римский папа, а на его место избирают кардинала, у которого дядя Амонио служил в качестве тайного камерария; дядя приглашает к себе племянника, чтобы сделать его личным врачом его святейшества и тем самым помогать папе править всем христианским миром. Уезжая, Амонио не забыл о своих друзьях; только что он заверил меня, что пришлет мне индульгенцию in articulo mortis note 17 .
Note17
На смертном одре (лат.)
— Однако, сударыня, — сказал он мне на прощание, — госпожа Шелльская и ее монахини тоже обо мне еще услышат, я вам обещаю. Я переведу их монастырь на более строгий устав и сменю у них все вплоть до духовника. Я уверена, что он сдержит свое слово.
Амонио вполне естественно навел меня на мысль о герцоге Монмуте, о котором я недавно вскользь говорила; воспоминание об этом человеке остается одним из самых
Этот уединенный дом, окруженный садами, был очень красив; летом оттуда не хотелось уходить, и мы часто там бывали.
Я впервые увидела г-на Монмута на той охоте у господина герцога, о которой я вам уже рассказывала; подобно всем, я была поражена его красотой. У юноши было бледное продолговатое лицо со сверкающими глазами, на котором, казалось, был запечатлен знак беды. От подобных лиц обычно веет той тихой печалью, что передается окружающим, но не производит на них неприятного впечатления. С первого же вечера г-н Монмут не отходил от меня ни на шаг; этому суждено было случиться — разве он не был внебрачным сыном Карла I и разве я оставила равнодушным хотя бы одного бастарда?
Затем я неоднократно видела герцога при дворе и в домах вельмож, а также изредка — в Пале-Рояле, где он почти не бывал. Господин Монмут был крайне огорчен смертью своей тетки и полагал, что она была отравлена; он говорил, что не желает встречаться с убившими ее палачами. Молодому человеку приписывали любовную связь с Мадам в пору моей первой поездки в Монако, но я уверена, что это неправда, хотя это известно мне лишь понаслышке; герцог знал, что я была подругой его тетки, и это в первую очередь привлекало его во мне.
Между тем г-н Монмут обращался ко мне только для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение, а я всего лишь замечала это; мы продолжали относиться друг к другу безразлично, по крайней мере внешне. Однажды утром я отправилась к Амонио; стояла такая дивная погода, что мысль о его садике не давала мне покоя. Мне хотелось собрать там букет роз — они были у него такими душистыми!
Закутавшись в плащ с капюшоном, я поехала туда одна, в сопровождении Блондо и лакея, в карете без гербов, ликуя при мысли, что мне предстоит провести раннее утро за городом. Войдя в дом врача, я услышала голос постороннего человека и тотчас же поняла по выговору, что это г-н Монмут, но не стала уклоняться от встречи с ним. В нескольких словах я объяснила цель своего визита; герцог же приехал посоветоваться с Амонио относительно сердцебиений, которыми он страдал; врач рассказывал молодому человеку о своем уединенном жилище, и тому захотелось на него взглянуть; герцог приехал туда в отсутствие моего брата, с которым он не мог встречаться спокойно.
Амонио угостил нас весьма плотным завтраком и оставил одних; он был очень деликатен.
Господин Монмут тут же заговорил со мной о Мадам, которую он любил до обожания, хотя она и слушать об этом не хотела. Он желал узнать массу подробностей о ней, рассказать которые ему могла только я; мы беседовали о принцессе бесконечно долго. В конце концов нам, естественно, захотелось немного поговорить о себе.
XXXII
Несколько дней спустя мы с герцогом опять встретились в доме у Амонио, куда, безусловно, мы ездили с тайным желанием вновь увидеть друг друга. Я не знаю, почему мы об этом умалчивали, ведь это придавало нашим случайным встречам явную видимость любовных свиданий. Господин Монмут был еще печальнее, чем обычно, он лишь отвечал на мои слова и не задавал никаких вопросов. Он то и дело вставал, смотрел на меня, а затем снова садился; наконец он спросил:
— Сударыня, верите ли вы в существование призраков? Этот вопрос напомнил мне о комнате с картиной и о видениях, какие я наблюдала; я отвечала чуть ли не с содроганием: — Разумеется, я в это верю.
— Вы слышали разговоры о том, что призрак госпожи Генриетты появляется возле источника в Сен-Клу?
— Я часто об этом слышала и даже встречала людей, утверждавших, что они узнали Мадам. — И вам никогда не хотелось на такое взглянуть?
— Признаться, нет.
— Что ж, а я собираюсь это сделать. Если бы я только мог снова побеседовать с моей милой тетушкой! Как же я был бы рад! Стало быть, вы боитесь встречи с ней? — Не знаю… Наверное, это так.