Княгиня Ольга и дары Золотого царства
Шрифт:
Но увидеть его через эту черноту?
Эльга опустила голову.
– Услышит, – твердо сказала она. – Бог вездесущ, разве забыли, чему учили? Он пребывает везде. И здесь. Он везде, где есть христиане. Теперь здесь есть мы, а значит, и Он тоже.
Княгини промолчали, но Эльга сама знала, что не совсем права. Бог везде. Даже там, где вовсе нет людей. Даже там, где вовсе нет ничего. Даже когда сама земля была безвидна и пуста, и тьма висела над бездной – Дух Божий уже носился над водою. И уж конечно, он есть и в тех краях, где о Нем до сих пор не ведают.
Она знала это, но не могла поверить полностью. Она помнила… В той
«А ты помнишь, архонтисса, каковы смертные грехи, что человека от Бога отдаляют и благодати лишают?» – как-то в одну из их бесед, уже после крещения, спросил ее патриарх Полиевкт.
«Помню», – на память Эльга не жаловалась.
«А первый какой?»
«Гордыня».
«А почему?»
Она промолчала, ожидая, что он сам ответит.
«Подумай», – сказал он вместо этого.
Эльга часто думала об этом…
– Надо собираться. – Она встала. – Пойду невестку проведаю. Хотите со мной?
Конечно, они хотели. Но сначала все вместе разобрали пару укладок и выбрали подарки. Эльга привезла много всего, предназначенного нарочно для невестки: иной раз откладывала для нее самое лучшее, отказываясь сама. Пару лет назад, еще до путешествия, Эльга надеялась женить сына на Горяне Олеговне, тогда уже стремившейся к обретению вечной жизни во Христе. И не без мысли, что жена и мать вместе скорее уговорят Святослава, чем только мать. Но судьба опрокинула расчеты: Святослав поехал за невестой для брата, а привез жену для себя. Ту самую, с которой был заглазно обручен с отрочества, но которую ему пришлось почти в последний миг выхватить из рук немолодого полоцкого князя – мало что не с дракой.
За тот год, что до отъезда в Греческое царство они прожили уже новой семьей, Эльга поняла: Святослав любит молодую жену и прислушивается к ней. Но Прияслава не из тех жен, кто станет склонять мужа к греческой вере. Внучка знаменитой в Смолянской земле колдуньи Рагноры, Прияна имела прозвище Кощеева невеста и, как рассказывали, еще в детстве побывала на том свете. Начинать имело смысл с нее самой. И, не в силах доставить к ней Святую Софию и красоты Мега Палатиона, Эльга привезла мелочи: паволоки, ожерелья, ларчики, гребни, чаши…
По пути на Олегову гору, где на старом княжьем дворе жил Святослав с семьей, три княгини приободрились. Народ радостно приветствовал их, и при виде знакомых гор и берегов оживали в памяти все ощущения прежней жизни. С каждым шагом Эльга все более чувствовала себя дома. Но вот странность: в Константинополе она томилась и скучала по Киеву, а теперь, едва ступив на берег Почайны, затосковала о белом мармаросе палатионов, мощеных форумах, высоченных столпах и расписных храмах… Какие они разные, Царьград и Киев, будто небо и земля. И, будто земля и небо, нужны человеку оба.
Олегов двор приветствовал ее ревом дружины. Гриди повалили ей навстречу всей толпой, так что она в невольном испуге отшатнулась и засмеялась: они засмеялись тоже и сами стали осаживать друг друга: не стопчи княгиню, тюлень! При виде знакомых лиц у Эльги навернулись слезы от радости: иных она знала очень много лет, еще с Ингваровых времен. Вот Улеб –
– Княгиня! – неслось со всех сторон.
– Родная наша!
– Заждались мы тебя!
– Слава Тору!
Отроки тянули руки, пытаясь прикоснуться к ее платью. Со всех сторон ее окружали смеющиеся лица, летели восклицания на славянском и северном языках.
– Да пустите! – Через толпу пробился Мистина, оказавшийся здесь раньше их. – Княгиня внука еще не видела, дайте ей пройти!
На шум вышел Святослав, обнял мать, и наконец Эльга прошла в избу. На миг остановилась за порогом. В этом доме она когда-то прожила двенадцать лет – почти всю свою замужнюю жизнь. Но все убранство составляли незнакомые вещи. Поколения сменяются, будто времена года, придавая новый облик прежним местам. И сейчас Эльга ясно увидела: колесо судьбы уже вынесло ее в осень, а здесь, в ее прежнем гнезде, воцарилось чье-то чужое лето. Посуда, рушники и укладки Прияна привезла как приданое, от прежнего хозяйства Эльги остались только лавки да полки, и по всему ощущалось, что это жилье теперь чужое. До отъезда она не так сильно ощущала эту перемену. Даже пахло по-другому: остро и резко благоухали развешанные по стенам метелки полыни, мяты, душицы, до которых Прияна была большая охотница.
Занавесь у постели висела чужая. И все же вспомнился Ингвар – его серые глаза, рыжеватая бородка, складки между крыльями носа и углами рта, шрам галочкой на переносице, заходящий на бровь… В спокойные часы вид у него бывал такой простецкий – будто пастух у стада, – но в мгновения опасности в простых чертах проступал воин, решительный и умеющий быть жестким. Способный послать людей на смерть и самому без колебаний пойти впереди них.
Вдруг накатила жуть от ощущения пропасти, распахнутой между ними. Все эти восемь лет покойный муж отходил в воспоминаниях Эльги все дальше и дальше, постепенно слабело ощущение его присутствия, которое в первое время было таким мощным, что, казалось, можно протянуть руку куда-то в пространство и коснуться его плеча.
Но сейчас Эльга всей кожей ощутила: связь порвана совсем. Огляделась, надеясь видом знакомых стен и лавок оживить воспоминания. Но наткнулась взглядом на резную деревянную зыбку, подвешенную к матице, и мысли перескочили на другое.
Зыбка была та самая – старая, в которой они с Добретой качали Святослава, потом со Скрябкой – Браню. Потом ее за ненадобностью надолго убрали в клеть, а перед отъездом в греки Эльга послала ее Прияне. И вот в ней снова кто-то поселился – плыл в своей первой лодье по волнам времени новый будущий князь Ингварова рода.
Навстречу ей уже шла Прияна, распахнув объятия:
– Жива будь, матушка!
Все соглашались, что жена Святославу нашлась под стать: рослая, крепкая, красивая, бойкого ума и решительного нрава. По отцу, покойному смолянскому князю Сверкеру, Прияслава происходила сразу от двух правящих родов свейских и нурманских земель, а по матери – от старинного рода смолянских князей Велеборовичей. Рожденный ею сын любым из русов как славян, так и варягов, безоговорочно признавался законным наследником Святослава, Ингвара и Олега Вещего. А также полноправным владыкой любых других земель, до которых в будущем сумеет дотянуться мечом.