Княгиня Ольга. Святая воительница
Шрифт:
И для нас нестыковка дат — вовсе не аргумент для пересмотра датировок летописи. Пустословные (учёные говорят в таких случаях — "спекулятивные") рассуждения, модные в публицистике, не принимаются во внимание академической наукой. Взыгравший в нас при взгляде на эти даты здравый смысл лишь подталкивает к более тщательному изучению текста источника.
Правило источниковедения № 2: научный вывод может вытекать только из исследования исторического источника. Всё, что вне его, может давать лишь повод изучить источник более тщательно.
"ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ" И НАЧАЛЬНЫЙ СВОД
Великие историки XIX в., начиная с Н.М. Карамзина и С.М. Соловьёва, писали о деятельности первых русских князей исключительно по "Повести временных лет" [6] (не
6
"Повесть временных лет" вошла начальной частью в большинство русских летописных сводов, но обычно читается по Лаврентьевской и Ипатьевской летописям. См.: Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 1. Вып. 1. Л., 1926; Т. 2. СПб… 1908 (воспроизведён: М., 1962). В данной книге текст с переводом Д.С. Лихачёва цитируется мной, с уточнением перевода, по Лаврентьевскому списку (Повесть временных лет. М — Л., 1950) и Ипатьевскому списку (напечатан в ПСРЛ без перевода).
Одно дело — рассказы участников событий, их свидетелей или хотя бы современников. Другое — их поэтическое описание в сказках, былинах и бывальщинах. Устная традиция, как мы знаем, может быть очень точной и устойчивой. Например, исландские саги, прекрасно передававшие устные сведения о великом множестве реальных героев с детализацией их поступков и даже передачей прямой речи. Записывать их начали в XIII в., а в рассказах шла речь о событиях даже X в. — причём с множеством достоверных деталей. Такое возможно в очень замкнутом обществе, где круг действующих лиц ограничен, а рассказ ведётся в среде их родственников и прямых потомков. Бытовали ли столь точные рассказы на Руси? Этого, изучая "Повесть временных лет", нельзя было сказать.
Историки предполагали, что какие-то рассказы передавались в среде княжеских воинов-дружинников подобно сагам. Но какие именно рассказы и подобно каким сагам? В более многолюдном обществе Древней Скандинавии королевские саги были далеко не так точны, как исландские (при родстве их создателей по крови, языку и культуре). Они были переполнены фантастическими сюжетами и явно служили политическим целям менявшихся правителей.
"Повесть временных лет" не менее явно служила династии Рюриковичей, вплоть до того, что лишь в исключительных случаях упоминала их соперников во власти из других родов. Это рвение прославлять династию было даже чрезмерным в начале XII в., когда потомки легендарного Рюрика (кем бы он ни был) правили уже во всех крупных городах Руси. Правда, и здесь нужно уточнение: во всех городах, упоминаемых в летописи. Археологи с большим удивлением обнаруживают довольно многолюдные города-крепости вроде Сурского городища в Пензенской области с большим для Древней Руси населением в 10 тыс. человек, которые в летописи не упоминаются вообще! Не упоминаются летописцами и многочисленные русские князья не Рюрикова рода, о существовании которых мы знаем по приведённым в "Повести временных лет" договорам Руси с греками, восточным и западным источникам.
По тенденциозности и политической ангажированности "Повесть временных лет" не уступает королевским сагам. Она, пожалуй, превосходит их настолько же, насколько политическое и культурное развитие Древней Руси опережало Скандинавию. Там даже первые хроники возникли на 100 лет позже, чем на Руси, на рубеже XII–XIII вв. (в Дании), и даже на 250 лет позже "Повести временных лет" (в XIV в. в Швеции). Но понимать тенденциозность летописца — одно, а исследовать эту тенденцию — совсем другое. Для этого необходимо знать историю текста летописи, видеть вносимые в неё изменения.
Этой возможности великие историки, во многом сформировавшие наше представление о "начале Руси", не имели. Они знали, разумеется, об отличиях ранних новгородских летописей от "Повести временных лет", составлявшей начало большинства летописных сводов. Но отбрасывали их, полагая новгородские тексты
Однако в конце XIX в. выдающийся филолог академик А.А. Шахматов установил, что именно с помощью новгородских летописей можно гораздо глубже понять раннее развитие русского летописания. Полностью сопоставив и научно издав сравнение текстов Новгородской I летописи и всех известных на то время древнерусских летописных сводов, Шахматов доказал, что "Повести временных лет" предшествовали более древние летописные тексты. Он точно определил множество источников "Повести" и новгородской летописи, но самое важное — восстановил текст Начального свода конца XI в. [7] , — главного источника, с которым работал в начале XII в. летописец Нестор (или иной монах-составитель "Повести временных лет") [8] .
7
На основе Новгородской I летописи: ПСРЛ. Т. III. М., 2000 (ранее: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / А.Н. Насонов. М.—Л., 1950). М.Н. Тихомиров (см. ниже) привлёк к реконструкции протографа ещё: Устюжский летописный свод / К.Н. Сербина. М.—Л., 1950.
8
Шахматов Л.А. Повесть временных лет. Т. 1. Пг. 1916. Текст Начального свода выделен шрифтом. Его перевод: Начальная летопись, С.В. Алексеев. М., 1999.
Метод Шахматова страшно трудоёмок. Он состоит в пословном, даже побуквенном сравнении всех списков одного произведения с целью выяснить их взаимодействие во времени и понять, какой список от какого (прямо или через несохранившиеся рукописи) произошёл. Характер изменений в списках говорит о том, что перед нами копия (конечно же, с ошибками и поправками), сознательно исправленная, содержащая смысловые изменения редакция или просто накопивший разные изменения извод одного памятника.
Шахматов доказал, что, только досконально изучив историю текста каждой летописи, можно сопоставлять между собой сами памятники, которые тоже происходили друг от друга. Груда манускриптов превратилась в результате работы Шахматова в могучее древо русского летописания, с корнями, стволом, большими и малыми ветвями. Главное, что вместо набора разных сведений в разных рукописях перед учёными предстала колоссальная творческая история летописания с XI до XVI в.! История, позволяющая чётко доказать, что и как изменяли и дополняли, редактировали и переписывали заново многие поколения вдумчивых летописцев.
В результате открытий Шахматова стало возможным понять, что именно летописцы разных времён и земель Руси хотели видеть в прошлом, что их не устраивало и что они по-иному описывали в нём. В то же время стало невозможным взять фрагмент какой-нибудь летописи и процитировать, не отвечая себе на вопрос, кто, когда, по каким источникам и с какой целью эти слова написал, как они соотносятся со всей богатейшей летописной традицией.
Так родилась новая наука — текстология, а вместе с ней её особое направление — летописеведение. Именно оно стало главной темой работ крупнейших историков и филологов России в XX в. Понятно, что любой труд, не опирающийся на достижения летописеведов, не мог внести ничего нового и существенного в понимание нашей древнейшей политической истории, в которой летопись остаётся главным и часто единственным источником.
Это не значит, что историки, не готовые положить годы труда на исследование истории текста летописей, вовсе прекратили писать. Напротив, они писали, печатали и в наши дни продолжают заниматься подобным "творчеством" весьма активно. Это означает лишь, что старания их после опубликования работ Шахматова в научном плане ничего не стоят. Историческая наука, сохраняя своё общее название, разделилась в изучении Древней Руси на собственно научные исследования и наукообразную болтовню "на тему".