Княгиня
Шрифт:
— Вы — меня? Я… я не понимаю… Вы что же, искали меня?
— В общем, да. С тех пор как я приехала в Рим, мне хотелось с вами познакомиться, — ответила девушка, подходя к ваятелю поближе. — Вот только до сих пор не представлялось возможности.
— Осторожнее! — громко предупредил он. — А то еще свалитесь!
— Надо же, как это было бы глупо с моей стороны! — Заглядевшись вверх, Кларисса невольно отступила на шаг. — Я не заметила, что здесь и вправду высоко! Благодарю вас! Выходит, вы только что спасли мне жизнь.
— Бросьте! — отрезал он. — Насмерть вы бы не разбились. Но кости
Какое-то мгновение оба стояли почти вплотную друг к другу. Руки юноши продолжали сжимать ее запястья, черные глаза строго взирали на Клариссу. Она обратила внимание на пролегшую между бровей вертикальную складку, затем посмотрела ему в глаза, и он выпустил ее руки. Теперь молодой человек выглядел смущенным, даже виноватым.
— Доски здесь не сколочены, так что ничего не стоит провалиться, и тогда…
Он не договорил. Вдруг, в мгновение ока покраснев как рак, юноша схватил долото, молоток и, присев на колени перед незаконченной фигурой, вернулся к прерванной работе. Скульптор явно считал тему исчерпанной. Это сбило Клариссу с толку. Она столько времени угробила на поиски, взбиралась в своем длинном платье на эти жуткие леса, и все ради чего? Чтобы лицезреть его спину? Может, просто взять да уйти?
Снизу, не скрывая любопытства, на нее уставились рабочие, те самые, кто объяснял ей, как найти мастера.
— Что это за диковинная фигура? — поинтересовалась она после паузы.
— А вам что, не нравится? — не поворачивая головы, бросил скульптор.
— Я не говорю, что не нравится. Только… — Кларисса подыскивала итальянское слово, — она такая… особенная, так сильно отличается от всех виденных мной раньше. Кто же это будет?
— Разве не видно? Херувим.
Юноша продолжал ожесточенно колотить молотком по зубилу. На его лице застыло мрачное выражение, заставляющее Клариссу чувствовать себя виноватой. Она подошла ближе. Так и есть, он ваял херувима, но херувима безрадостного. Каменное лицо было отнюдь не привлекательным — рот искривлен, вместо локонов волос непонятно что, больше напоминавшее клубок змей.
— Если это ангел, — проговорила девушка, — отчего он тогда не улыбнется? Глядя на него, можно подумать, что он вот-вот возопит от боли.
Молодой человек, прервав работу, повернулся к ней:
— Вы заметили?
В его голосе звучали недоумение и гордость.
— Этого нельзя не заметить! Что-то доставляет ему страшные муки. Объясните мне, что именно.
— Боюсь нагнать на вас скуку.
— Не нагоните, обещаю. Расскажите. Почему он скорчил такую гримасу?
— Потому… — скульптор помедлил, потупил взор, — потому что он не в силах вынести выпавшую на его долю судьбу. Судьба его — муки. Отчего же тут смеяться да улыбаться? Тут впору завопить.
— Херувим, страдающий от выпавшей на его долю судьбы? Странная идея! Я считала херувимов любимцами Бога, которые всегда рядом с ним. Он не может быть несчастным!
— Вы и правда в это верите? — спросил скульптор. Теперь он уже не избегал взгляда Клариссы. — Вы действительно верите, что близость Бога делает его счастливым, а не превращает существование в муку? Да, он совершеннее других небесных созданий, но в сравнении с Богом он существо несовершенное.
Когда молодой скульптор говорил, в голосе его чувствовалась безысходная печаль, и вдруг Кларисса поняла, что на самом деле он имел в виду отнюдь не этого херувима. Возможно, изваянный им ангел был лишь слепком его собственной души? Но если так, что же мучит его самого? От чего пытается он заслониться этим кротким и в то же время отталкивающим произведением искусства?
Кларисса улыбнулась ему, однако юноша только больше смутился и сразу опустил глаза. Клариссу это раздосадовало. Почему он не улыбается ей в ответ? Впрочем, уже в следующую секунду досада исчезла. Непонятно отчего, но на нее волной накатывалось теплое чувство к этому человеку, и девушке тут же захотелось во что бы то ни стало выудить из него эту улыбку. У Клариссы созрел план: он ведь художник, а какой художник устоит перед комплиментом?
— Вам известно, что у меня на родине вы знаменитость? — спросила она.
— Я — знаменитость? — переспросил совершенно сбитый с толку молодой человек. — Вы меня явно с кем-то путаете. Я всего лишь скромный каменотес.
Скульптор схватил инструменты и снова занялся работой.
— Ну, меня-то вам не переубедить! — Кларисса засмеялась. — Каждый образованный англичанин знает ваше имя: Микеланджело Буонаротти!
Она выкрикнула это так громко, что слова отдались эхом. Ваятель, опустив долото и молоток, огорошенно посмотрел на нее.
— Вас это удивляет, разве нет? — Кларисса была явно довольна произведенным эффектом. — Отыскать вас особого труда не составило. Я просто спросила у ваших рабочих, где смогу увидеть знаменитого Микеланджело…
Разразившийся под сводами церкви хохот заставил ее умолкнуть. Бросив изумленный взор вниз, она увидела от души смеющихся рабочих, тычущих пальцами вверх. Их подслушивали!.. И в ту же секунду Кларисса поняла, какую оплошность совершила.
— О, мне жаль, что все так вышло! Мне кажется, я здорово сглупила. — Кларисса лихорадочно подыскивала нужные слова. И не могла — что вообще можно сказать в подобной ситуации? — Ваше… ваше имя… наверняка звучит куда красивее. Вы мне его откроете?
— Кастелли, — безучастно ответил мастер. — Франческо Кастелли…
Вдруг его лицо странно исказилось, и он закашлялся, да так, что согнулся пополам, будто в приступе тошноты.
— Вам помочь? — забеспокоилась Кларисса и бросилась по доскам лесов к нему.
Скульптор поднял руки вверх, словно в попытке защититься от дурного глаза.
— Оставьте… меня… в покое… прошу вас. выдавил он в перерывах между приступами кашля. — Оставьте меня… одного!
Что же она натворила? Мастер смотрел на Клариссу, словно раненое животное, широко раскрытыми от напряжения глазами, в которых были и гордость, и стыд одновременно. Теперь Кларисса знала, как поступить. Повернувшись, она стала спускаться с лесов и поспешила покинуть церковь. Вслед ей продолжал раздаваться ужасный кашель, перемежавшийся с гоготом веселившихся работяг.