Князь без княжества
Шрифт:
Ни одна из песен, сочиненных в эпоху правления Эдранов и вброшенная в народ, не прижилась, не превратилась в передаваемую из уст в уста. Безвестный автор прославил Алекса стократ больше, чем это сделала воинская репутация!
И одновременно превратил в официального врага императорского клана, о чем напомнил пехотный офицер, попросивший прекратить крамольное выступление. Ему в голову тут же полетела массивная кружка, что не привело к общей драке, а послужило сигналом к повторному исполнению. В конце песни на тея вновь обрушились слова о его никчемности после бегства.
– Позвольте спросить, синьор, – обратился ближайший сосед по столу, веснушчатый вихрастый парень одного с ним возраста. – Если Алексайон вернется, вы будете на его стороне или броситесь защищать императора?
Не столько из желания поддержать разговор, сколько пытаясь разобраться в настроениях плебса, тей возразил:
– Вы уверены, что Алайн непременно начнет воевать с императором?
– Конечно! – вихрастый ляпнул по неровным доскам столешницы серым от въевшейся грязи кулаком. – Император – зло, а рыцарь был за справедливость, потому что...
Последовал пересказ баллады в вольной трактовке слушателя.
– Тогда я не буду поддерживать Ванджелиса, – успокоил его Алекс, радуясь, что народного героя не все узнают по старой картине Эльзы, использованной в печатной листовке «разыскивается».
Интересно, как к популярности бывшего регента относятся в гвардии и в армии?
По пути к Леонидии наш герой услышал балладу имени себя еще раз сорок, выучил бы ее наизусть против воли, но каждый бард счел своим долгом изменить в ней пару слов и добавить пару подвигов. Отныне – убийца драконов и покоритель царя морского. Но чем больше небылиц, тем радостнее слушателям.
Император получил меньше таможенных отчислений от экспорта, чем собиралось при Эдране, поэтому для пополнения казны ввел новые налоги. Строго говоря, местные поборы раньше доставались графам, львиная доля перетекала герцогам, с Леонидией они не делились, самостоятельно оплачивая содержание собственного войска и местных имперских учреждений, включая расквартированные в провинции дивизии. Ванджелис осчастливил герцогства податью, переложенной на плечи купечества, промышленников, обывателей и крестьян. Оттого и недовольство, и мечта о благородном синьоре, непременно снижающем налоги.
Алекс, выучивший в Шанхуне азы экономической теории, без подсказки догадался: убедить народ в необходимости уплаты налогов сложнее, чем свалить одного-единственного человека, будь он трижды монарх.
В столицу он рискнул влететь только в вечерних сумерках, не желая раньше времени ворошить осиное гнездо.
В тот же вечер Горан и Хелена прибыли в Таб, преодолев куда меньшее расстояние, но исключительно на лошади. Тем более, девушка в Шанхуне вообще впервые села на лошадь, поэтому столь дальняя дорога обернулась болезненным испытанием. Картины Тибирии, нищей окраины цивилизации, ее удручали, наполнили скепсисом относительно перспективы устроиться здесь прилично, как Горан ни убеждал, что в Кетрике гораздо культурнее.
– После монастырей я надеялась увидеть цивилизацию.
Она не добавила, что Тибирия напомнила ей Египет вдали от туристической зоны. Только без телефона, электричества и авто. Да и Горан на коне слишком уж похож на бедуина, только намазы не соблюдает.
В Табе нашлось несколько приличных кварталов, самая обширная часть города – трущобы, полные грязи, нечистот, худых и покрытых язвами людей на пороге жалких лачуг. Человеческих существ, больше похожих на кучи отбросов. Морской порт, но нет приличной гостиницы или хотя бы постоялого двора. Наших путников приютил монастырь, чей настоятель благосклонно принял сообщение о годичном послушании в Шанхуне.
Алекс наивно полагал, что Хелена сумеет сделать какие-то полезные выводы из сведений о местном хозяйстве. Но Таб не оправдал надежд. Девушка пришла к единственному выводу – их пребывание здесь и бесполезно, и весьма неприятно.
Даже Горан узнал больше, беседуя с торгашами о ценах на местные и привозные товары. Обескураженные исследователи вернулись в монастырь.
Хелена, дабы не вызывать ненужные мысли у окружающих, давно носила местный наряд: черную хламиду, закрывающую фигуру от плеч до щиколоток, белый платок на голове, оставляющий свободным только лицо. Чуть выбивались очки, но здесь ничего не поделаешь.
У своей двери Хелена помедлила.
– Горан?
– Да.
– Почему ты на меня постоянно смотришь?
Бретер, не робеющий при виде направленной на него дюжины шпаг, смешался от простого вопроса.
– Вы мне нравитесь, госпожа Хелена.
Каких усилий стоила эта фраза... Куда подевалась бравада, высокомерные реплики про декоративную половину человечества?
– Заходи. Ты хочешь?
Еще бы! Но он не знал, как правильно объяснить свое к ней отношение. Барышня отлично усвоила местные хозяйственные словечки, благо их очень немного, бытовые понятия... и, похоже, почти ничего не знает про отвлеченные, в том числе – возвышенные материи. Слышала ли она слово «любовь» на имперском?
Во всяком случае, Хелена в тот вечер имела в виду любовь в самом конкретном понимании этого слова, красноречиво сбросив платок и хламиду. Ударила Го-рана по протянувшимся рукам, подвинув к нему ведро с водой и кувшин – мойся сначала. А затем подарила ласки, настолько искусные и изощренные, что немолодой тей не испытывал ничего подобного даже с самыми опытными жрицами любви.
После увлекательной возни на ложе состоялся странный разговор.
– Тебе понравилось?
– Да, моя госпожа!
– Хорошо. Спим.
– Хелена! Моя госпожа! Я никогда не был так счастлив с женщиной!
Возможно, он ожидал каких-то ответных слов, желательно – пылких, не зная, что в мире девушки слово «госпожа» имеет другой оттенок применительно к постельным играм.
– Хорошо. Вижу, тебе плохо без меня. Иногда будем повторять.
Вначале тей подумал, что виновато плохое знание языка, иначе никак, иначе это пошло, низко, неблагородно... Постель возможна по любви, за деньги, еще – по обязательству, когда равнодушным супругам необходимо зачатие наследника. Другие варианты не укладывались в честной гвардейской голове.