Князь государственной безопасности
Шрифт:
— Довольно игр! — прошипел граф и развёл в стороны руки. Я рванулся вперёд, надеясь нанести удар до того, как Виктор закончит то, что замыслил (чтобы это не было), но дистанция между нами нарастала словно бы сама собой, и вместе с тем окна в галерее темнели, сменяясь зеркалами, в которых отражался Виктор и только Виктор.
Прежде чем я успел сообразить, многочисленные отражения одинаковыми движениями выбросили вперёд руки с мечами, пробивая стёкла и вокруг меня оказался не один враг, а три или четыре десятка из числа лишь тех, кого я мог видеть.
— Он нужен мне живым! — раздался приказ настоящего графа откуда-то из-за спин клонов-отражений.
— Ну попытайтесь, — прошипел я, бросаясь в атаку.
На этот раз мой меч разил во все стороны. Приём, который я хотел удержать в секрете, теперь не было смысла скрывать, и катану окутал пламенный вихрь. Повинуясь моей воле, с каждым ударом он устремлялся на очередного врага, заставляя его вспыхивать как спичка. Но всё же… всё же их было больше, а без своего основного истока я был намного слабее Виктора.
Я успел сжечь пять или шесть клонов, прежде чем пинок в спину бросил меня на пол. Я попытался подняться, но удар эфесом по затылку заставил меня потерять сознание.
Очнулся я от тряски. Открыл глаза и увидел плывущие вокруг тёмные зеркала-порталы, словно бы висящие в воздухе, а передо мной маячила спина Виктора, который шёл в круге мягкого света. Я дёрнулся и понял, что мои руки и ноги прочно стянуты прочными путами. Одновременно стало ясно, что меня никто не несёт — я просто парю в полуметре над поверхностью того, по чему собственно Виктор идёт.
— О, ты пришёл в себя. Хорошо, не хотелось бы, чтобы ты всё пропустил, — заявил мне бывший друг и товарищ.
— Где мы? — голос прозвучал хрипло, в горле пересохло.
— Междумирье. Ну, как я его представляю, по крайней мере, — Виктор хмыкнул, — другие путешественники могут видеть эти места иначе. Но я давно хотел тебе показать масштабы вселенной.
— Зачем? Ради какой-то… — я закашлялся, но смог продолжить, — ради оправдания своих поступков каким-нибудь нигилизмом? Вроде того, что «все наши выборы совершили в других мирах, так что выбор смысла не имеет»?
— А ты купишься на такие аргументы? — с интересом поинтересовался Виктор, повернувшись ко мне, так что я увидел на его лице тонкий рубец затянувшегося шрама.
— Едва ли, — усмехнулся я.
— Ну тогда, наверное, и прибегать к ним не стоит, — пожал плечами граф, — Правда, в этих аргументах есть некая крупица правды.
Словно повинуясь его словам, или скорее — мыслям, странные зеркала вокруг нас вспыхнули, отражая наше путешествие словно бы во всех возможных вариантах — где-то Виктор вёл меня, где-то я вёл его, где-то мы шли молча, где-то оживлённо спорили.
Продемонстрировав всё это, калейдоскоп картин потух и зеркала стали теперь отражать различные непонятные миры.
— Как видишь, миров действительно бесчисленное количество и выборы живущие в них жители делали самые разные. Даёт некую перспективу на осмысленность твоего «служения».
— Вот как? И сколько этих миров доступны для путешествий тебе, а сколько существуют за пределами нашего даже теоретического влияния?
— Казуистика. Ты хочешь уйти в софистику, поверь, сейчас не время и не место. Хотя бы потому, что ты говоришь с трудом.
— Пусть так, — я скривился и начал смотреть по сторонам.
— Дорогу запоминаешь? Ну попробуй, только сразу тебе скажу — не стоит сходить с тропы, — Виктор совершенно правильно понял мой интерес.
Впрочем, я не ответил, ибо в одном из зеркал мелькнула светлая косичка. Я моргнул и тут же присмотрелся — и правда Алиса, мне не показалось. Только вот где Арлетт?
— И что случилось с твоим обещанием «не обманывать»? Разве ты не направил Алису к Арлетт?
— Ты многое подмечаешь. Но я никого не обманул, она действительно в том же месте и вполне может нагнать подругу. Но разве я говорил, что портал приведёт прямо к ней напрямую?
— Казуистика, — вернул я Виктору любезность, — Ты никогда не прибегал к таким примитивным приёмам. Что же тебя так изменило-то?
Смех Виктора звенел, отражаясь от бесконечных висящих во тьме зеркал. Я не кривил душой, да и подначки мои в данном случае были минимальны — мне действительно было интересно, что заставило Виктора фон Меттина столь радикально изменить своей привычной линии поведения.
Он был… «прилипчивый и тихий» — не самая лестная характеристика для графа из старинного рода, но это было правдой. Виктор лишился своей семьи в раннем детстве, оставшись единственным выжившим в атаке в уплату долга крови, который Меттины имели перед другой влиятельной семьёй немецких маркграфов. Виктор, спасённый дальним родственником, решившим использовать тихого мальчишку для своих целей, оказался очень рано поставлен перед холодной безразличностью нашего мира, и эта апатия без сомнения сильно на него повлияла.
В лицее граф вёл себя очень тихо и незаметно, стараясь не бросаться в глаза и не мелькать на виду, что парадоксальным образом нас сдружило благодаря одному случаю. Лицей во многом был более… скажем так, мягкой версией внешнего мира и конфликты и игры императорского двора в определённом смысле просачивались в стены лицея через детей этих самых аристократов. И тут уже было всё: и кажущееся «равенство благородных», очень быстро оказывавшееся фикцией, ведь несмотря на номинальное равноправие, кому-то с более знаменитой фамилией позволялось несоизмеримо больше, чем, например, маркграфу из недавно присоединённых земель, да вдобавок ещё и графство имеющий скорее номинально. Виктору пришлось столкнуться с подобной несправедливостью в самой худшей форме: он обратил на себя внимание худших из возможных людей…
Мир вокруг меня подёрнуло дымкой в очередной раз, и я обнаружил, что иду по знакомому широкому коридору лицея, поворачиваю за угол и вижу…
— Так его, Гришка, лупцуй этого прусса! А то слишком задаётся! — громадный детина, богатый камзол которого выглядел на нём как мундир на корове, казалось, только этого и ждал. Ощерившись, он поднял плётку и занёс её над голой спиной парня, которого держали двое его дружков.
Но не успел он опустить свою плётку, как раздались медленные размеренные хлопки. Детина замер и повернулся на звук, точно так же замолчали и его дружки. Между тем из дверей появился худой парень с каштановыми волосами и холодными серыми глазами, медленно хлопавший в ладоши с выражением крайнего презрения на лице.