Князь из десантуры
Шрифт:
Дмитрий, наконец, позволил персу обхватить себя мохнатыми лапищами. Надир выпучил бычьи глаза, верёвками вздулись вены… Костяк русича затрещал так, что толпа ахнула. Боец Котяна рыкнул, приподнял наглеца – и бросил за пределы гилама.
Русич ловко извернулся в воздухе, надёжно приземлился на обе ноги – и замер на самой границе круга!
Зрители выдохнули – кто разочарованно, кто облегчённо. Вернувшийся от телеги с пивом Хорь закричал подбадривающе:
– Держись, десантник! Держи дыхалку!
Русич улыбнулся и приглашающе кивнул сопернику. Перс заревел и снова бросился на Дмитрия. Опять, пыхтя, схватился за пояс – на этот раз русич, напрягая сильные руки, не давал Надиру зафиксировать хват. Разъярённый соперник вцепился редкими зубами в плечо Дмитрия, прокусил кожу – потекла тёмная кровь.
Ярилов изумлённо посмотрел на хана, ожидая немедленной остановки схватки. Котян равнодушно заметил:
– Правила запрещают подножки и удары руками и ногами, а про зубы там ничего не сказано.
Дмитрий зло ухмыльнулся, откинул голову и врезал лбом в центр широкого, как блин, лица соперника. Ещё раз. И ещё.
Перс отпустил хват. Подвывая, схватился за проломленный нос, рухнул на колени.
Беснующиеся зрители заголосили. Котян вскочил, выбежал в круг, замахал руками:
– Нет! Не считается, так нельзя! Боритесь дальше.
В толпе раздались крики оскорблённых несправедливым решением, кто-то рванулся в сторону хана:
– Ты сам сказал, Котян, что нельзя бить ногами и руками, а про удар головой слова не было!
Котян скрылся под балдахином, его охранники начали древками копий загонять болельщиков обратно в толпу. Наконец, порядок был наведён. Перс продолжал стоять на коленях и выть, размазывая юшку по разбитому лицу.
Хан крикнул:
– Надир! Сражайся, сын осла и обезьяны! – и что-то добавил на фарси.
Персиянин с трудом поднялся. Вытянул руки и двинулся, пошатываясь, к Дмитрию. Кровь заливала ему глаза, мешая смотреть. Русич подождал, пока соперник подойдёт ближе, и спокойно повернулся боком, пропуская. Надир сделал последний шаг, переступил через верёвку и рухнул под ноги разъярённого хана.
Шум поднялся такой, что золотой конь всхрапнул от испуга и попятился, таща за собой висящих на поводе конюхов.
Котяну ничего не оставалось, как объявить победителем русича. Восхищённые зрители подбежали, хлопали по мокрой от пота спине, поздравляли – и в первых рядах Азамат, Хорь и франк. Счастливый Дмитрий подошёл к соловому жеребцу. Вытащил из кармана вялое прошлогоднее яблоко, протянул на дрожащей после схватки ладони.
Конь раздул розовые ноздри. Взял мягкими губами и захрустел, гремя уздечкой.
Ярилов гладил жеребца по шее, перебирал окровавленными пальцами золотую гриву и шептал:
– Кояш… Ты мой солнечный.
Гомон толпы за спиной разрезал крик рыцаря:
– Дмитрий, сзади!
Ярилов развернулся и успел разглядеть занесённое для удара серое остриё.
Сверкнул узкий клинок – Анри Де ля Тур рубанул по руке невысокого человека с горящими чёрными глазами. Кисть, сжимающая странное оружие, упала в грязь. Подоспевший Хорь ударил незнакомца засапожным ножом в поясницу. Чужеземец в сером плаще поражённо смотрел, как хлещет ярко-алая кровь из обрубка. Стражники схватили нападавшего, потащили прочь.
Дмитрий с удивлением поглядел на неглубокую царапину, пересёкшую татуировку на груди – атакующую кобру на фоне пылающего солнечного диска.
И потерял сознание.
Койки стояли в коридоре вдоль стен – палаты переполнены. Да и бесплатно в палату не положат.
Пахло хлоркой, гноем и бедой.
Димка Ярилов, студент первого курса, сидел на краешке серой простыни с больничным клеймом и смотрел на дедушку. Жёлтая кожа мятым пергаментом обтянула лицо, дыхание слабое и неровное, как огонёк тонкой церковной свечки на сквозняке.
– Ноги подбери! Расселся.
Мимо прокатилась колобком низкая толстая санитарка в неряшливом халате, неся в руках по облупленному судну. Моча плескалась через край и добавляла миазмов.
Дедушка заскулил и открыл глаза – непривычно мутные, сочащиеся болью. Прохрипел:
– Дмитрий, зачем ты здесь? Тебе надо в университет, на занятия.
Ярилов погладил по бессильной руке с исчезающими синими венами.
– Не волнуйся, дедушка, успею. Я договорился с врачом, привезут лекарства из Швейцарии. Только очень дорого. Но доктор – сама любезность, обещал всё устроить. Документы на продажу квартиры оформить, и нотариуса даже за свой счёт…
Дедушка приподнялся, заскрипел изменившимся, надтреснутым голосом:
– О господи! Дмитрий, ты лишился остатков разума? Зачем квартиру, ведь ничто уже… Где ты будешь жить?
– Не «ты», а «мы». Когда выздоровеешь, переедем в комнату в коммуналке, доктор помог.
Дедушка бессильно откинулся на тощую подушку в бурых пятнах:
– Истинно, неразумное дитя навредит себе больше, чем чума и война. Библиотека… Там, за энциклопедией Брокгауза, спрятана коричневая папка. С рисунком атакующей кобры на обложке. Дневники твоего прадеда, штабс-капитана Ярилова. Обязательно… Кхе-кхе-кхе…
Кашель бил высохшее тело, струйка крови скользнула на подбородок. Дмитрий рванулся на пост, но там никого не было, лишь надрывался телефон. Толстая санитарка подошла, переваливаясь уткой. Неожиданно нежно прошептала:
– Димушка, любимый, очнись.
– Родной мой, солнышко моё рыжее, очнись.
Пылинки плясали в ярком луче, проникшем через откинутый полог кибитки. От кошмы пахло полынью и конским потом.
Юлдуз нагнулась, звеня серёжками, поцеловала ароматными губами. Помогла приподняться, подала чашку с водой. Глотал жадно, струйки скользили по подбородку.