Князь мертвецов

Кащеев Кирилл

– Еще раз прошу прощения ... Я не узнал вас - в темноте и...

– И при вашей близорукости!
– бесцеремонно указывая на пенсне, фыркнул Пахомов.
– Погодите! Это вы, что ли, давеча стреляли?
– он вспомнил недавний грохот.
– В кого?

– Не знаю! Может, в пса какого...
– каббалист вдруг, словно озябнув, передернул худыми узкими плечами.
– А может, в волка... В ковыле пряталось и глядело на меня, глядело... Повернусь - взгляд пропадает, стоит снова отвернуться - глядят! Недобро так - будто бурав в затылок ввинчивается.
–

он сдвинул на лоб шляпу с круглыми полями и потер затылок.
– я и пальнул для острастки. А оно - шур-шур-шур, как побежит, только ковыль закачался! Большое ...

– Э-э... Шмуэль Бенционович, а вы... всегда по ночам работаете? – настороженно спросил молодой.

– Тьфу ты, пропасть, с вами вовсе соображение потерять можно! Знакомьтесь, давний товарищ мой, тот самый Карташов Артемий Николаевич, которого мы так ждали.

– Весьма приятно познакомиться...
– пенсне каббалиста ехидно блеснуло, и он добавил.
– ... с господином, который полагает, что я свихнулся от ночной работы.

– Я вовсе не то имел в виду!
– запротестовал Карташов, вспыхнувшей на щеках краской выдавая, что очень даже «то».

– Возможно, вы правы...
– насмешливо кивнул каббалист... и вдруг замер, прислушиваясь и даже поднимаясь на носках, как степной суслик.
– Только вот едет кто-то... Кому бы тут ездить по ночам?

Карташов почувствовал, что начинает злиться:

– Что тут можно услышать?

Над насыпью царил шум стройки: тяжеловесный топот големов, лязг металла, звуки ударов...

– Так то ж мои «йоськи» шумят - я их и не замечаю.
– продолжал вслушиваться каббалист.

– «Йоськи»?

– Говорят, первого, пражского голема Йозефом назвали...
– рассеяно отозвался Пахомов, тоже вслушиваясь.
– Даже если и едут, сторож их…

Над степью разнесся протяжный, мучительный крик.

Каббалист снова торопливо сунул руку за пазуху. Высокий степной ковыль у насыпи пошел волной ... и вдруг раздвинулся. Резко вспыхнул переносной фонарь - точно с него тряпку сдернули. Человек в мундире вынырнул из ковыля так неожиданно, будто... лежал там в засаде, а теперь поднялся, позволяя себя увидеть.

– Городовой?
– растерянно пробормотал Карташов.

Звонко и отчетливо щелкнул курок паро-беллума в руке ребе Шмуэля...

Городовой взбежал на насыпь и остановился, недобро глядя на оружие:

– Во власть целишься? По государеву человеку стрелять вздумал, племя проклятое?

– Мы просто испугались.
– придерживая каббалиста за руку, вмешался Пахомов.
– Ночь, темнота, крики ... Кричал-то кто? Что случилось?

– То вам без надобности! Мы свои, полицейские, дела делаем, ваше дело не препятствовать. Пукалку свою сюда давай, недоставало еще, чтоб ты тут у меня перед носом ею размахивал!
– городовой протянул руку к паро-беллуму.

– Пешком?
– вдруг напряженно спросил Карташов.

– Чего... пешком?
– полицейский так и замер с протянутой рукой.

– Дела полицейские - пешком делаете, ночью в степи? От самого города?
–

Карташов шагнул вперед, решительно нависая над городовым, а тот вдруг съежился и даже попятился под напором путейца, едва не грохнувшись с насыпи.
– Как сюда попали, лошадь ваша где...

– Эк!
– черная тень выметнулась с другой стороны насыпи... и толстый дрын, почти полено, обрушилось Карташову на голову.

Раздался глухой стук. Молодой путеец качнулся... Толчок в спину, и он рухнул, носом уткнувшись в насыпь. Выскочивший из-за его спины человек развернулся – и здоровенная палка обрушилась раввину на запястье, вышибая паро-беллум. Блеснув в свете фонаря, оружие взлетело в воздух и кануло в рыхлую землю под насыпью.

Темная степь будто изрыгнула людей - множество людей! Они выскакивали из мрака и стремительно лезли на насыпь.

– Аааа!
– каббалист успел еще закричать, хватаясь за ушибленную руку... смолк, и булькнул, будто подавившись.

Палка с размаху ткнулась ему в зубы.

– Скучал по мне, христопродавец?
– со зловещей ласковостью процедил тощий мужик в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке.
– Думал, небось, уже и не свидимся? А я знал, что встренемся мы с тобой на... прямой дорожке! На железной!
– он гыгыкнул и оглянулся, приглашая подельников восхититься шуткой. В ответ раздалось несколько угодливых смешков.
– Что молчишь - уже не такой говорливый, как днем был? Ну вот и молчи, один, ось, языком попусту трепал. – он лягнул ногой назад, засадив каблук в бок лежащему на земле Карташову.
– Ну хиба ж они не дурнуватые, те образоватые!
– мужик растянул губы, демонстрируя оскал, в котором дыр было больше, чем пожелтевших от махорки зубов.
– Шо обычно-то полиция пешим ходом по степи не бегает, он докумекал, а промолчать - так нет! Вот и лежит теперь... говорливый!

Из темноты вынырнули еще двое в полицейских мундирах, волоча за руки окровавленное тело.

– Другой так и помалкивал - а все равно лежит!
– зашелся хохотом тощий.

Тело бросили под насыпью.

— Это же наш сторож!
– вскричал побелевший Пахомов.
– что вы с ним...

– Эк!
– палка в руках тощего мелькнула - ее конец ткнул Пахомова поддых. С глухим хаканьем инженер согнулся, прижимая руки к животу и хватая воздух ртом.

– Молчите, не злите их!
– каббалист обхватил его за плечи.

– Слушай жида, путеец! Их племя знает, когда бьют, надо помалкивать, может, тогда не убьют! А может, и убьют.
– с предвкушением протянул тощий, кончиком палки медленно сдвигая каббалисту шляпу на затылок и быстрым толчком сбрасывая ее наземь.

– Довольно!
– снизу насыпи прозвучал резкий злой голос.
– Четверо караулят, остальные - займитесь делом!

Пахомову голос показался знакомым, но тело сводило от боли, воздуха не хватало, перед глазами плясали багровые круги.

– Як скажете, пане, як скажете!
– не сводя глаз с пленников, осклабился тощий.
– Шнырь, Жирдяй, Мордатый - ко мне!