Князь Меттерних: человек и политик
Шрифт:
Элеонора, или, как ее называли на венский лад, Лорель, влюбилась без памяти в чужака с Рейна. Она не могла прожить и дня без встречи с ним. Когда Клеменсу приходилось ненадолго уезжать из Вены, между ними шел ежедневный обмен письмами. Из своих чувств она не делала тайны, и они были настолько сильны, что Клеменс невольно поддался их воздействию. Временами ему казалось, что он на самом деле увлечен Лорель, которая просто похорошела от счастья. Позднее в письме графине Ливен Меттерних напишет: «Мне не хотелось вступать в брак, но мой отец желал этого; и я сделал так, как ему хотелось» [83] . В переписке с Ливен он сформулировал свой принципиальный подход к браку: «Женятся для того, чтобы иметь детей, а не удовлетворять сердечные чаяния» [84] .
83
Letters de prince de Metternich a la comtesse de Lieven. Paris, 1909. P. 42.
84
Ibid. P. 177.
Смерть
С именем князя Венцеля Антона Кауница (1711–1794 гг.) связана целая эпоха в дипломатии. В 1756 г. в значительной мере по его инициативе был подписан австро-французский союзный договор, решительно изменявший расстановку сил в Европе, положивший конец вековой борьбе между династиями Габсбургов и Бурбонов. Имена Кауница и его французского коллеги герцога Шуазеля стали символами австро-французского альянса, закрепленного браком между дочерью Марии Терезии Марией Антуанеттой и будущим королем Людовиком XVI. Целью Кауница было обеспечить Австрии преобладание в германских делах и вернуть захваченную Фридрихом II Силезию. В дипломатии Меттерниха обнаружится немало преемственности с дипломатией Кауница. Ссылками на его авторитет Меттерних будет часто подкреплять свою политическую практику. Тень Кауница сопровождала почти всю дипломатическую карьеру Меттерниха. Это была спасительная тень, взывая к которой можно было оправдывать собственную политику. В политической деятельности обоих канцлеров много поразительных совпадений, которые, однако, не должны заслонять и существенных различий.
Первые два года после брака Клеменс оттачивал дипломатическое искусство, завоевывая признание неприступных венских салонов. Его покровительницей стала княгиня Э. Лихтенштейн, заменившая Лорель мать, одна из пяти граций, окружавших Иосифа II. Клеменс сумел завоевать ее расположение, следуя, видимо, знаменитому совету, что не следует пренебрегать пожилыми дамами. Запрет тестя тяготил его, хотя он и уверял окружающих, что хочет посвятить себя наукам, занимается медициной, ботаникой, геологией, физикой, подумывает о путешествии в Америку. Все же Клеменс не может избавиться от ощущения какой-то неприкаянности, в которой не хочется сознаваться даже самому себе. Его все раздражает, особенно родственники по линии Кауницев, продолжающие смотреть на Клеменса свысока. Светлый момент – рождение дочери Марии (17 января 1797 г.), самого близкого ему существа. Честолюбивому рейнландцу хотелось доказать спесивым австрийцам, особенно всем этим кузенам Кауницам, что он может стать фигурой не меньшего масштаба, чем их прославленный дед. Смерть князя Э. Кауница весной 1797 г. освободила его от невольного обета, открыла возможность для дипломатической карьеры.
Реализовать ее, правда, было непросто. Но вот политический маятник качнулся от Тугута к Кобенцлю. Тот подписал трудный для империи мир с Бонапартом в Кампо-Формио (17 октября 1797 г.). Чтобы договориться о практическом выполнении всех пунктов документа, потребовался специальный конгресс в вюртембергском городке Раштатте. Его открытие пришлось на декабрь. Для австрийцев было важно затянуть выполнение неприятных условий, чтобы, подлечив раны, вновь искусить судьбу на полях сражений. Неповоротивый, педантичный, упрямый Франц Георг как нельзя лучше подходил для такой работы. Его, благодаря протекции Кобенцля, и направили полномочным представителем и имперским послом. Фактически же основные нити переговоров были в руках самого Кобенцля, который в Раштатте выступал в роли представителя императора Франца II как короля венгерского и богемского.
Франц Георг берет с собой сына сначала в качестве личного секретаря. Через год Клеменсу удалось получить официальный статус полномочного представителя католической фракции вестфальских графов (как и на коронациях). Конечно, это было далеко от его амбиций, но все же начало положено.
Французскую сторону должен был возглавить Бонапарт, но ему было не до словопрений, шла подготовка к египетскому походу. Клеменс с огромным интересом ждал встречи с человеком, о котором говорила вся Европа. В редком из его писем нет упоминания о прославленном молодом генерале, но ожидание оказалось напрасным.
Для Меттернихов самым близким был вопрос о компенсации за рейнские земли, потерянные по кампоформийскому договору, ибо здесь были затронуты их личные интересы. Строгий блюститель традиционного этикета Франц Георг стремился навязать его французам. Для него серьезнейшее значение имело количество шагов вперед и назад на церемонии встречи делегаций. Он озабочен тем, как повесить портрет императора Франца, чтобы никто не ухитрился оказаться к нему спиной. Его церемониальные ухищрения вызывали постоянные насмешки у представителей Французской республики, но Франц Георг упрямо гнул свою линию.
Французские делегаты, представлявшие совершенно иной мир, были объектом острейшего любопытства для младшего Меттерниха. «Великий боже! Как изменилась эта нация», – писал Клеменс, изумленный и даже возмущенный одеянием тех, кто раньше был законодателем изощренной моды, образцом изящества и элегантности. Нечищенные башмаки, широкие синие штаны, цветные рубашки, шейные платки, длинные немытые волосы из-под огромных уродливых шляп – все это вызывало презрение, смешанное со страхом. Все же постоянное общение в известной мере растопило лед. Клеменс начал находить у французов и положительные черты. Особенно хорошо отозвался об одном из них – Трейяре. Единственный из французов, с кем ему удалось найти в Раштатте общий язык, был этот адъютант генерала Бонапарта. Переговоры приняли затяжной характер, у обеих сторон было ощущение неизбежности новой войны. Что касается компенсации за утраченные владения, то французы предложили ее за счет секуляризации церковных земель.
Учитывая, что главной задачей переговоров было затягивание времени, Меттернихи хорошо с ней справлялись. Они с головой погрузились в разного рода развлечения: балы, театр, разумеется и актрисы, карты, главным образом азартное «тридцать одно». Причем сын осторожен, флегматичный отец азартнее, проигрывает иногда крупные суммы. Впоследствии Клеменсу придется оплачивать его долги, но уже не раштаттские. В Раштатт приезжали актеры парижских театров «Одеон» и «Опера». Домой Клеменс пишет письма, наполненные жалобами на трудности раштаттского бытия, на одиночество, но когда Лорель порывается приехать к нему, всегда находит аргументы против. Сам же ненадолго приезжал в Вену, где Лорель родила мальчика, названного Францем. У нее обнаружилась тяжелая болезнь легких, поэтому сын, как, впрочем, и все остальные дети, очень слаб. Прожил он совсем недолго.
Жене Клеменс пишет из Раштатта о скучных балах с дамами, которым за полвека, но умалчивает о веселых ночных ужинах с дамами помоложе. Сообщает он и о музыкальных вечерах, на которых выступает любительский оркестр. Сам Клеменс, как и многие аристократы того времени, достаточно музыкально образован. Начинающий дипломат дирижирует оркестром, исполняющим концерты и симфонии. В его письмах начинает звучать мотив, который со временем станет еще сильнее: там, где находится он, конечно же, решаются судьбы Европы. В противоречие с собственными уничижительными суждениями о конгрессе он все же утверждает, что именно в Раштатте дело идет о мире для всей Европы [85] .
85
Corti E. C. Op. cit. S. 56.