Князь Меттерних: человек и политик
Шрифт:
IV
С весны 1808 г. начинается самый сложный и даже драматический период парижской жизни Меттерниха. Неудачи Наполеона в Испании пробудили надежды его противников. Придерживавшийся осторожного выжидания Штадион решает форсировать подготовку к войне. Масла в огонь подлила депеша Меттерниха от 30 марта 1808 г. Сам посол не рассчитывал на такой эффект. Поскольку Меттерних писал депеши часто, непосредственно по горячим следам событий, то в них порой отражались его сиюминутные настроения и впечатления. При всем самообладании он был человеком импульсивным, не лишенным воображения. Не могла не проявиться диалектика или, лучше сказать, двойственность его личной политической позиции. Поэтому в его дипломатическом документальном наследии можно найти аргументы для противоположных, полярных интерпретаций.
Под впечатлением грубых, противоправных действий Наполеона, бесцеремонно убравшего с пути испанских Бурбонов, Меттерних изложил Штадиону свои умозаключения, в соответствии с которыми от императора французов следует ожидать все новых и новых агрессивных акций, так как он не потерпит существования независимых от него монархий. Затем последовали донесения от 13 и 15 апреля,
135
Цит. по: Botzenhart M. Op. cit. S. 217.
Даже бесстрастный флегматик Франц не остался равнодушным к донесению посла и твердо стал на сторону Штадиона. К «военной партии» примкнул и осторожный эрцгерцог Карл. Едва ли сам Клеменс рассчитывал на такой эффект. «Военную партию» укрепила молодая императрица Мария Людовика из рода д’Эсте, ставшая в январе 1808 г. третьей супругой Франца I.
Вопрос о роли Меттерниха в развязывании войны 1809 г. остается одним из наиболее спорных в его политической биографии. Интересно, что два главных антагониста Г. фон Србик и В. Библь на этот счет придерживаются одинакового взгляда, хотя и расходятся в аргументации. Србик готов признать, что его герой допустил «роковые ошибки»: «недооценил военную мощь Наполеона, понадеялся на народную войну (к ней он призывал еще юношей в 1794 г.), на Россию. Поэтому его "страстные" памятные записки и депеши подталкивали на "несчастную", но "славную" войну 1809 г.» [136] . Вопреки многочисленным недругам Меттерниха, упрекавшим его в холодной бесстрастности, пренебрежении национальными интересами, Србик придает ему привлекательные, романтические черты. Пусть в молодости он и совершал ошибки, но повинуясь благородным побуждениям.
136
Srbik H. R. Op. cit. S. 117–118.
В. Библь охотно соглашается со своим маститым оппонентом насчет «роковых ошибок», но их подоплеку трактует совершенно иначе. Действительно, Меттерних, как уверен Библь, относится к главным творцам войны, но главным образом из легкомыслия, угодливости [137] . Кроме того, он поддался внушению Талейрана и Фуше, уверявших, что дни императора сочтены, а затем своими подстрекательскими донесениями во многом способствовал тому, что венский кабинет опрометчиво начал поход 1809 г. [138]
137
Bibi V. Metternich: Der D"amon "Osterreichs. Wien, 1936. S. 57–58.
138
Bibi V. Metternich in neuer Beleuchtung. Wien, 1928. S. 78.
Сам же Меттерних стремился предстать в ореоле непримиримого борца против деспота Европы. «Новая вспышка войны не только в природе вещей, но и представляет собой для нашей империи абсолютное условие ее существования. Этот вопрос был решен в моей душе. Дело заключалось главным образом в выборе момента и обоснованном оперативном плане» [139] , – так писал он много лет спустя в своих мемуарах.
В реальности все обстояло много сложнее. Меттерних сам был напуган резонансом своих посланий. Штадион от них в совершеннейшем восторге: «Ваши донесения – золото и воспринимаются здесь как золото. Впервые я питаю надежду, что узнаю то, что нужно знать, хочу того, чего должно хотеть» [140] . «Я боюсь, – обеспокоенно пишет Меттерних в ответ Штадиону, – что меня неверно поняли и моими иеремиадами я добился эффекта, противоположного тому, какого хотел. Я хочу мира с Францией, потому что мы в нем безусловно нуждаемся» [141] . Меттерних не видит для Австрии шансов на победу в новой войне против Наполеона. Германский историк М. Ботценхарт убедительно, на наш взгляд, доказал, что Меттерних весной 1808 г. не был сторонником войны с Францией, и вплоть до конца года его позиция принципиально отличалась от курса Штадиона. В сущности, как это ни парадоксально, Меттерних хотел вести спор с Наполеоном, оставаясь в хороших отношениях с ним. Он прибегает к излюбленному дипломатическому приему, аналогичному уступающей защите в фехтовании или принципу дзюдо. Нужно влиять на планы и действия Наполеона, модифицировать их, принимая в них участие. Тем более что время и история на стороне традиционных династий, а не императора французов, чья система не переживет его самого.
139
NP. Bd. 1. S. 68.
140
Цит. по: Botzenhart M. Op. cit. S. 218.
141
Ibidem.
В Австрии вовсю шла подготовка к войне, Штадион с головой ушел в военные дела, поэтому Меттерних шесть недель не получал известий из Вены. Он нервничает. Им вновь овладевает возмущение, когда стало известно, что Наполеон устроил в Байонне ловушку для испанского короля Фердинанда VII. Теперь его корона должна перейти к Жозефу Бонапарту. Однако свойственное Клеменсу благоразумие перевешивает негодование: «Провоцировать войну против Франции было бы безумием; следовательно, ее нужно избегать, но этого можно достигнуть при условии, что мы станем сильными» [142] . У Австрии, по мнению Меттерниха, в одиночку, без помощи России, нет никаких шансов. Вообще необходимо больше полагаться на «нашу политическую мудрость, чем на военные средства». Реалистические суждения Меттерниха вызывали недовольство, его упрекали в симпатиях к Наполеону. Ему даже приходилось оправдываться: «У меня нет ни малейшего пристрастия к человеку, о котором я могу судить лучше, чем большинство современников» [143] . Но «военная партия» во главе со Штадионом и императрицей Марией Людовикой закусила удила. Из донесений Меттерниха его шеф воспринимал только то, что свидетельствовало в пользу сделанного им выбора. Австрийскому послу остается только одно – как-то смягчить реакцию Парижа на активные военные приготовления Вены. Чтобы сохранить почву под ногами, он просит Штадиона пойти хотя бы на некоторые уступки – расследовать французские протесты по поводу захода в Триест английских судов под американским флагом, инцидента с французским консулом в этом же городе. Меттерних рекомендует признать Жозефа Бонапарта королем Испании.
142
NP. Bd. 2. S. 189.
143
Ibid. S. 178.
Вена не реагирует на его просьбы, и в австро-французских отношениях явно назревает кризис. С апреля 1808 г. он вступает в острую фазу. Париж делает запрос по поводу крупномасштабных военных приготовлений Австрии. Учитывая методы Наполеона, Меттерних не исключал превентивной войны для того, чтобы уничтожить австрийскую армию заблаговременно, до ее полного снаряжения и развертывания. Чтобы успокоить Наполеона, он предлагает Штадиону отказаться от мероприятий по формированию ландвера, то есть вспомогательных сил типа народного ополчения или национальной гвардии. С присущей ему самонадеянностью он полагает, что сможет снять тревогу Наполеона при личной встрече. Поэтому он просит у Штадиона разрешения на поездку в главную квартиру Наполеона, воюющего в Испании, но не находит поддержки.
Желанная встреча с императором французов состоялась только 15 августа 1808 г. в Сен Клу, на большом дипломатическом приеме, и проходила она по сценарию Наполеона, который был и главным действующим лицом. «Он хотел говорить со мной, – писал в отчете австрийский посол, – но не один на один, а он хотел сделать это перед лицом всей Европы» [144] .
В отсутствие папского нунция Меттерних стоял первым среди собравшихся дипломатов. Справа от него находился российский посол, слева – нидерландский, остальные образовали круг. Сначала Наполеон осведомился о здоровье семьи, сказал австрийскому послу еще несколько дежурных фраз. Затем он вступил в разговор с Толстым и вдруг резко повернулся в сторону Меттерниха, буквально выстрелив в него вопросом: «Не чрезмерно ли вооружается Австрия?» Далее на голову Клеменса обрушились упреки, сопровождаемые угрозами. Перечень провинностей Австрии был достаточно велик. Однако вскоре Наполеон обуздал свой темперамент или, точнее сказать, рассчитанный гнев, и разговор перешел в нормальную тональность и продолжался около часа.
144
Ibid. S. 200.
В мемуарах Меттерних изображает беседу с Наполеоном как свою дипломатическую победу. Потоку обвинений с его стороны он-де противопоставил абсолютную выдержку и «оружие иронии». «После ухода Наполеона, – писал он, – коллеги бросились поздравлять и благодарить меня за то, что я дал урок императору» [145] . А после Шампаньи передал Меттерниху слова Наполеона, что его упреки были адресованы не лично послу, а императору Францу. Французский историк, глубокий знаток жизни Меттерниха и дипломатической истории первой половины XIX в. Г. Бертье де Совиньи, считает более достоверной ту версию беседы, согласно которой Меттерних вообще не проронил ни слова в ответ на обвинения Наполеона, чтобы не раздражать того еще больше [146] . Если это было так, то весьма иронический оттенок приобретают хвастливые слова Меттерниха: «Я знал язык, на котором следует разговаривать с Наполеоном» [147] . Характерно, что в отчете о встрече с императором французов Меттерних не только придерживается спокойного тона, а даже склонен снизить драматический накал беседы. Он не хотел еще больше провоцировать Вену.
145
Ibid. Bd. 1. S. 67.
146
Bertier de Sauvigny G. de. Op. cit. P. 97–98.
147
Botzenhart M. Op. cit. S. 238.
Совсем спокойно проходила состоявшаяся через десять дней частная аудиенция у Наполеона. Император предостерегал, что австрийские вооружения могут спровоцировать Францию на какой-нибудь неосторожный шаг. Испанские же события не должны беспокоить венский двор, так как Бурбоны – его личные враги, а к Лотарингскому дому (так еще именовали Габсбургов) он питает доверие. Дальнейшие переговоры Наполеон передоверил Талейрану. Тот дал знать Меттерниху, что императору было бы приятно принять из рук Франца I орден Золотого руна. Был упомянут в этой связи и маршал Бертье. Не забыл Талейран и о себе. Вообще положительное решение вопроса об обмене орденами могло бы ослабить напряженность. У Меттерниха не было никаких принципиальных возражений, все эти символы монархии он готов был использовать как разменную монету в большой дипломатической игре. Обмен орденами, признание Жозефа Бонапарта испанским королем – это такого рода уступки, на его взгляд, на которые можно пойти ради сохранения мира.