Князь Меттерних: человек и политик
Шрифт:
Между тем если канцлер и был в чем-то последователен, то в своей непоследовательности, постоянных колебаниях, которые и прежде сопутствовали его дипломатической практике. Но тогда он был хотя и не пешкой, но все же легкой фигурой на дипломатической шахматной доске. Теперь же он, можно сказать, вышел в ферзи, его возможности в определении стратегии неизмеримо возросли; и его колебания вызывали изрядные волны в политической жизни Европы.
Историкам известны слова кардинала Мазарини: «Когда полагают, что австрийскому дому пришел конец, он всегда извлекает из кармана какое-нибудь чудо». Такими чудесами обычно являлись «австрийские браки», посредством которых Габсбурги опутали всю Европу. Чадолюбивый австрийский дом не испытывал недостатка в эрцгерцогах и эрцгерцогинях. «Пока другие воюют, ты, счастливая Австрия, заключай браки», – гласила старинная поговорка. При совсем невоинственном Франце Австрия довоевалась
II
По мысли Меттерниха, очередным чудом должен был стать австрийский брак Наполеона. Идея не была оригинальной, и Меттерних не мог бы здесь претендовать на приоритет, но его ведущая роль в ее реализации неоспорима. Потом, после падения Наполеона, он пытался откреститься от ставшей сомнительной чести главного творца брака, который вызвал у современников ассоциации со знаменитой легендой о чудовище Минотавре, в жертву которому приносили красивых девушек. В изложении самого Клеменса история брака выглядит крайне запутанной; навязывается мысль, что инициатива исходила от французов. Разбитой же Австрии ничего не оставалось, как поступиться эрцгерцогиней для спасения страны.
На самом же деле дочь императора была козырной картой Меттерниха в его сложной дипломатической игре. Разыгрывая ее, он рассчитывал достичь сразу нескольких целей – и тактических, и стратегических. Сам по себе династический союз выходил за рамки краткосрочных, сиюминутных расчетов. Эрцгерцогиня оказывалась фактором в системе европейского эквилибра. Брак Наполеона с ней не только создавал предпосылки для австро-французского альянса, но и блокировал кошмарную, на взгляд Меттерниха, перспективу франко-русского союза, возникшую в связи с намерением Наполеона получить в жены российскую великую княжну. Это последнее обстоятельство особенно бросалось в глаза. Прусский дипломат писал своему королю: «Принципиальный мотив, который побудил венский двор на заключение брака между императором Наполеоном и австрийской эрцгерцогиней, – боязнь его брака с русской великой княжной» [175] .
175
Grunwald C. de. Op. cit. P. 90.
Во времена, когда дипломатия еще в значительной мере сохраняла династический характер, матримониальные проблемы приобретали первостепенное политическое значение, брачные союзы становились внешним проявлением союзов политических. То, что в мире простых людей именовалось сводничеством, в мире большой политики было законной частью дипломатии.
Для того чтобы создать династию Бонапартов, Наполеону нужен был наследник. Поскольку его брак с Жозефиной Богарне, в принципе счастливый, оказался бездетным, то встал вопрос о разводе. Слухи о таком повороте дел начали распространяться еще с 1807 г. Причем очень активную роль в этом играла Каролина Мюрат, яростная ненавистница Жозефины и всего клана Богарне. Многие владетельные дома были бы счастливы удостоиться родства с Наполеоном. Некоторые из Бонапартов уже успели породниться со старыми династиями. Однако самому Наполеону нужен был брачный союз не только с древней, но и достаточно могущественной династией, которая после его смерти могла бы служить опорой его наследнику. Поэтому выбор был невелик.
Логическим следствием Тильзита и Эрфурта мог стать российский вариант брака Наполеона. Однако матримониальные намерения императора французов не нашли благоприятного отклика в России, и отнюдь не православие русской великой княжны Анны Павловны, к которой сватался Наполеон, не ее юность были главными препятствиями к породнению Бонапарта с Романовыми. Тесный и долгосрочный союз с Наполеоном не вписывался в политическую стратегию Александра I, да и выскочка-корсиканец был неприемлем в качестве родственника, нельзя было не считаться и с негативным отношением к такому браку в обществе [176] .
176
См.: Тарле E. В. Наполеон // Соч. T. VII. M., 1959. С. 218–223; Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. М.,1971. С. 591–594.
Но царь не желал раздражать Наполеона немедленным отказом и повел свою игру весьма тонко. Меттерних, всерьез опасавшийся франко-русского союза, с тревогой следил за ходом событий. Очевидно, подходя к царю со своей меркой, он недооценивал кастовый барьер, разделявший российского самодержца, потомка Рюриковичей, и бывшего поручика Бонапарта. Для Клеменса, при всем его снобизме грансеньора, реальная политическая мощь была фактором, перевешивавшим аристократические предубеждения. Кроме того, за годы пребывания в Париже он сумел оценить величие личности Наполеона. Балансу сил Меттерних отдавал предпочтение перед легитимностью. Легитимацией Наполеона в его глазах было удушение им революции, создание могущественной империи. Поэтому он смотрел на императора французов иначе, чем царь, и многие другие представители аристократическо-династической Европы. Это был рационалистический подход в духе реальной политики, сдобренный изрядной долей цинизма.
Бесполезно искать того, кто первым подал идею австрийского брака, претендентов на роль инициатора было много. Она, как говорится, уже витала в воздухе после поражения при Ваграме (хотя и есть свидетельства ее более раннего происхождения). Меттерних стал готовить к этой мысли своего императора. Претендентам на руку эрцгерцогини Марии Луизы Франческо Моденскому (брату императрицы Марии Людовики) и наследному принцу Баварии было отказано. Согласия самой Марии Луизы, естественно, никто не спрашивал. Не посчитались и с мнением ее приемной матери Марии Людовики. В объяснения также особенно не вдавались. Правда, зондаж баварского кронпринца в конце июля 1809 г. вынудил Меттерниха приоткрыть карты несколько раньше, чем ему того хотелось. Состоялся долгий, обстоятельный разговор с Францем, в котором и обсуждалось «дело величайшего значения».
После этого Меттерних отправился в Альтенбург, где встретился с Шампаньи. Князь Лихтенштейн не годился для переговоров по столь деликатному вопросу. Тем более что он не скрывал своего отрицательного отношения к идее отдать выскочке-солдату дочь императора [177] . По дороге в Альтенбург Меттерних имел доверительную беседу с влиятельным французским дипломатом графом Нарбонном (он станет послом в Вене в период крушения наполеоновской империи) на этот же предмет. В Альтенбурге Меттерних ежедневно обедал с Шампаньи, и хотя их переговоры шли не так уж гладко, тема о браке, очевидно, тоже обсуждалась. С отъездом Клеменса партнером Шампаньи стал искусный дипломат граф Бубна, понимавший все с полуслова. Наполеон запустил и пробный шар в виде идеи брака между дочерью Люсьена Бонапарта с кронпринцем Австрии Фердинандом. Наполеона (как, впрочем, позднее и Романовых) совсем не смущало, что Фердинанд был неполноценным умственно и физически. По-видимому, разговоры об этом браке должны были послужить прикрытием зондажа насчет невесты для самого Наполеона.
177
Corti Е. С. Op. cit. S. 183.
Из области слухов, предположений, мало к чему обязывающих светских бесед дело переходит на солидную основу после утверждения Меттерниха в доме на Бальхаузштрассе, в госканцелярии. Уже то обстоятельство, что в Париж на смену самому новоиспеченному канцлеру был отправлен князь К. Шварценберг, представитель одного из самых авторитетных аристократических родов Австрии, а в Петербург – граф Сен-Жюльен, свидетельствовало о явном предпочтении Парижу. Правда, Меттерних хотел бы видеть там испытанного в дипломатических баталиях генерала Винцента, но против этого была «русская партия» в Вене, а канцлер был еще не так силен, чтобы настоять на своем. Не был уверен он и в том, какой прием будет оказан в Париже Шварценбергу. На всякий случай князя снабдили личным посланием императора Франца I Наполеону, чтобы избежать унизительной задержки с приемом.
Хлопоты оказались излишними, австрийский посол был принят быстро и радушно. Послание Франца за ненадобностью было предано огню. Шварценберг был просто нарасхват: приемы, прогулки, охота. Опытнейший помощник Флоре и Элеонора, которая вместе с детьми спокойно пережила войну в Париже, опекают Шварценберга – скорее солдата, чем дипломата. Именно Флоре подбросил французам идею брака еще во время мирных переговоров.
Элеонора оказалась главной помощницей мужа в столь ответственном и тонком деле. Выполнять сложную миссию ей было тем проще, что она искренне восхищалась Наполеоном. Император французов чувствовал это и доверял ей. Она окружена теплым вниманием императорского двора. На приеме 21 ноября 1809 г. Шампаньи интересуется у Флоре здоровьем потомства кайзера Франца и особенно его дочери: «Не правда ли, что единственная, у кого крепкое здоровье, кто никогда не болел – это эрцгерцогиня Мария Луиза, о которой еще говорят, что она хорошо воспитана» [178] . Это означало, что в Париже серьезно восприняли сигналы из Вены.
178
Ibid. S. 199.