Князь Михаил Вишневецкий
Шрифт:
Отец Чеслав вернулся, отправив поваров.
— Не сконфузимся даже хоть бы и перед императорским двором и перед самой императрицей матерью, которая сопровождает свою дочь, — сказал он. — Наши повара обещают чудеса; а из них главный служил у Юрия Оссолиньского, где он заведовал кухней, да и остальные тоже учились своему искусству за границей и у князей!
Что строят для украшения столов одни кондитеры! Пойти только смотреть и удивляться, с каким искусством сооружают они целые пирамиды, точно из мрамора, алебастра и хрусталя…
Пиотровский улыбался, понемногу потягивая вино.
—
— А я вам говорю, — прервал монах, — хорошо бы, если бы ему было за что благодарить нас… а то наш глава церкви — примас терпеть его не может, хотя и терпит по принуждению… Гетман тоже ему враг, среди сенаторов большая половина враги… Если бы могли, утопили бы его в ложке воды.
— Но, ведь, он король! — возбужденно подхватил Пиотровский. — На его месте я научил бы уму разуму всех этих "врагов короля", a per consequens [78] отечества.
— Да, если б было кому поддержать его, — сказал тише монах, — но он чуть ли не один, как перст…
Все трое замолкли.
— Теперь ему уж шляхта не поможет, — подумав проговорил Пиотровский, — но однако, если б примас со своими стал слишком пакостить, то — кто знает?.. Мы можем стать при короле и защитить его…
78
Следовательно (лат.).
Отец Чеслав помолчал.
— Несчастный он человек, — сказал он минуту спустя, — знаю об этом от людей, его окружающих. Он мученик и Господь Бог ему не дал силы для такой безостановочной борьбы, где на каждом шагу нужно остерегаться сетей и западней… Говорят, что иногда, войдя в свой кабинет, он молится и плачет, иногда и вспылит; но это соломенный огонь, он им только подразнит своих врагов, а на следующий день уже размякает… А притом, — прибавил тише монах, — счастья у него нет! Ни в чем ему не везет, Бог его любит и посылает ему крестные испытания. Потому-то я и этого брака больше боюсь, чем радуюсь ему.
— Гм! — крякнул Пиотровский.
Монах оперся на стол и наклонился к нему:
— Ксендз епископ холмский, — продолжал он, — желал нашему государю и королю всего наилучшего, сватая ему эрцгерцогиню Элеонору, но знал ли он о том, что, по слухам, она предназначалась герцогу Лотарингскому, с которым она была с самого детства в большой сердечной близости? Наверное она теперь едет к нам со слезами и с отвращением к своему нареченному, к своему будущему мужу… а к тому же она считает себя особою императорского рода… а наш податлив и кроток… на что же доброе тут можно надеяться?
— Вы, отец мой, на все смотрите так мрачно, — взволнованно откликнулся Пиотровский, — что даже тяжело стало на душе… Господи помилуй! Король, ведь, мужчина! Он должен так себя поставить, чтобы никто не
Отец Чеслав добродушно рассмеялся.
— Голубчик Ириней! — воскликнул он, — видал ли ты когда-либо мужчину, который бы одержал верх над женщиной? Никогда в жизни! Оттого-то отцы церкви и называют ее искусительницей, существом нечистым, опасным. Грех и наказание через нее пришли в мир…
— Но за то и спасение также, — перебил Григорий. Монах умолк на мгновение.
— Да, но для этого потребовалось существо, беспорочно зачатое и превознесенное над всеми женами, — серьезно вздохнул он. — Ну, впрочем, довольно богомудрствования! Довольно! Вот вам по куску пряника, — прибавил он, — пейте вино, закусывайте и уходите, мне нужно к отцу приору [79] , а потом по другим кладовым… Все-то лежит на моей бедной головушке!
Гости, выпроваживаемые таким образом, допили чарки, поблагодарили за прием, вышли снова на двор, где давка еще больше усилилась, так как непрерывно прибывали экипажи с прислугою короля. А около стен и ворот виднелось много приставных лестниц, на которых стояли люди, заканчивавшие декорирование зданий.
79
Настоятель монастыря.
Возки на полозьях остановились как раз за службами и форейтор, который сопровождал их, нетерпеливо кричал, вызывая квартирмейстера, но его не легко было разыскать…
В толпе шептали, что из Варшавы приехали придворные дамы со своей статс-дамой, которые входили в состав свиты, будущей королевы и, действительно, из-за занавесок выглядывали женские личики, которые быстро прятались от любопытных глаз.
Раньше чем появился квартирмейстер, молодой придворный короля бегом подбежал к возкам и начал заглядывать в них, очевидно, разыскивая кого-то из знакомых.
Это был Келгап и легко догадаться, что никого другого он не мог разыскивать так жадно, как панну Елену Зебжидовскую, о которой он, по-видимому, знал, что она должна была находиться тоже тут. Хотя радостное восклицание доказывало, что он ее нашел, но лицо, которое выглянуло, приветствуя его, было так бледно и грустно, что даже Келпш моментально стих.
— Мы ждем, не зная, где выходить и разместиться, — проговорила Елена вялым тоном. — Я никогда не была здесь… А свое богомолье я хотела бы начать от алтаря Матери Божией, так как она здесь царица и владычица… Только нам одним, с панной и моей компаньонкой, не добраться…
— Давка ужасная, но, если взять одного из челяди, — сказал Келпш, — то я берусь провести вас прямо к часовне.
Дамы уже собирались выходить, когда примчался запыхавшийся квартирмейстер Соболевский и отсоветовал им, говоря, что для них отведены комнаты внизу и что оттуда гораздо легче добраться по коридорам до костела, чем проталкиваясь через толпу.
Так и сделали. Соболевский и Келпш высадили всех дам перед самыми дверями, у которых стоял караул, и сопровождали до предназначенных для них сводчатых покоев, в которых было тепло и более или менее готово для приема.