Князь Рус
Шрифт:
– Мы не будем ждать, – крикнул он звучным, как боевая труба, голосом, – когда они придут и зарежут нас как баранов! Вперед!
Они все ощутили в нем перемену. Рус видел, как их плечи расправились, как в потухших глазах вспыхнули звезды. Уже нельзя ничего придумать, поздно. Но можно умереть, как и жили, красиво.
– Вперед! – крикнул Сова.
– Убивай!!! – закричал страшно Твердая Рука. Самый быстроногий из русов, он побежал на стену, а когда был в трех шагах от смертоносной щетины, внезапно отшвырнул топор и щит, с силой оттолкнулся от земли и прыгнул поверх копий, красиво раскинув руки, будто взлетел. Из задних рядов навстречу вскинулись копья. Массивное
Рус ощутил, что и он несется на стену щитов и копий с диким криком, в священном безумии богов. Его обогнали быстроногие Бусель и Черновил, прыгнули вслед за Твердой Рукой, один правее, а другой левее, повисли на копьях, хватая их голыми руками и нагибая к земле, в то время как в них спешно втыкали ножи и били топорами, но в стене из щитов и копий на миг возникла широкая брешь. Рус прыгнул уже на чьи-то головы, руки были на древках длинных копий. Красная пелена ярости застилала глаза, он слышал только шум крови, все тело сотрясала чудовищная мощь, и он радостно отдался ей, руки со скоростью молнии повергали наземь этих смуглолицых врагов, железо скрежетало на панцирях, металлических шапках, и всякий раз фонтанами брызгала кровь, он рубил, рассекал, сносил головы, разваливал людей от плеча до пояса, везде был крик, треск, лязг, отчаянные стоны умирающих.
Громовой Камень звериным чутьем уловил, что еще шаг назад, и нога опустится за чертой боевого поля. И никто не обвинит в трусости, все видят и понимают, но он сам будет чувствовать себя трусом, убежавшим, дабы спасти шкуру!
Рядом опустились на землю, пронзенные копьями, два брата. Оба успели взять с собой лишь по одному противнику. Отчаяние и стыд удесятерили силы, он подхватил меч брата, вскрикнул так страшно, что в горле лопнули сосуды, ощутил соленую кровь, прыгнул почти на высоту человеческого роста и обрушился всем весом на головы и плечи, спрятанные под широкими щитами. Они рухнули под ним, и он захохотал дико и весело, уже чувствуя, что умрет с честью, а гибель братьев будет отомщена страшно.
Два гремящих меча заблистали вокруг него, как серебристая паутина вокруг смертоносного паука. Он слышал непрерывный хряск разрубаемых костей, живой плоти, слышал крики страха и боли, вопли ужаса, а он смеялся освобожденно, рубил и рубил, бросался из стороны в сторону, уже разбил весь отряд, никто не осмеливался напасть на огромного, забрызганного их кровью осатаневшего варвара, он сам бросался на них и повергал на землю мертвыми, они все только мясо для его двух мечей, он волк в овечьем стаде, который спешит зарезать как можно больше, он хохотал громче, пена потекла изо рта, силы все прибывали, он двигался так, что сам не видел своих рук, его собственное поле все расширялось, эти двуногие овцы отступали трусливо, пытались дрожащими руками вскидывать щиты, но он повергал их наземь вместе с обломками щитов.
Он остановился смахнуть пелену крови с глаз, затем вскинул обе мощные длани к небу, выкрикнул яростно:
– Перун!.. Тебе в жертву!
Он содрогнулся как высокое дерево: камень из пращи со страшной силой ударил сбоку в голову. Крик замер на губах, но он все еще стоял ровно и красиво, вздымая могучие руки к небу, кровь стекала по широким лезвиям мечей, лицо было яростно и прекрасно, как у древнего бога. Потом он качнулся вперед и упал во весь рост, не подогнув коленей. Земля вздрогнула, во все стороны брызнула густая кровь, натекшая в выбитые ногами ямы, и его кровь смешалась с кровью убитых им иудеев.
В какой-то миг Рус услышал яростный вопль:
– Осторожнее, князь! Не бей своих!
В глазах чуть очистилось, он увидел могучую фигуру человека, что дрался всего с тремя противниками, и только по крику узнал под личиной из крови, пыли и грязи Сову. Сова рубился яростно, но умело, с ним спина к спине дрались двое, что явились из каменоломен. Против них тоже было с полдюжины врагов, всех троих выручало умение и взаимовыручка, в то время как он, князь, дрался как мальчишка, как обезумевший, и его до времени спасала только удача и его скорость.
– Держись, – крикнул Рус, он быстро трезвел, но ярость не остыла, он чувствовал звериную мощь, грудь изнутри разламывало раскаленное, как поковка в горне, сердце. – На нас глядят!
Он сделал шаг назад, и тут же его с боков прикрыли двое воинов. Они, как только сейчас понял Рус, все время держались с ним, ловили каждое желание. А Рус быстро огляделся, и сердце едва не выпрыгнуло.
Иудеев осталось меньше трети! Это уже был не отряд, мощный и неуязвимый, а дрались группки по пятеро-восьмеро. Длинные копья в беспорядке лежали на земле, о них спотыкались, но никто не пытался поднять: время копий и пращей кончилось, резались мечами.
И подскочив от ликования, сердце рухнуло в бездонную ледяную пропасть. Иудеев осталось меньше трети, но скифов не осталось вовсе. Только на дальнем краю добивали целой толпой двух раненых, еще кто-то в одиночку отбивался от дюжины врагов, да он, Рус, на миг получил возможность ухватить глоток воздуха, пока двое молодых парней приняли удар…
Один зашатался, кровь текла по голове и плечу, второй дрался только левой, правая бессильно повисла, срубленная начисто по локоть… И Рус ощутил, как снова с небес в его тело вошла звериная ярость богов, тело стало как из лучшего небесного железа, а силы удесятерились.
С нечеловеческим криком он подхватил на лету выпавший из руки смертельно раненного парня меч, оскалил зубы, захохотал по-волчьи и прыгнул навстречу множеству врагов.
Сова, уже израненный, опустился на колено, так сразил еще двоих. Попробовал подняться, но сразу в затылок ударили тяжелым. Он рухнул вниз лицом, изо рта плеснула кровь. Странно, сознание не померкло, хотя в голове стоял грохот, кровь заливала глаза. Грудь вздымалась тяжело, с хрипами, всякий раз больно кололо в боку. Там была широкая рана, разрубленное ребро высунулось красным концом наружу. Когда он задевал локтем, по телу стегала такая дикая боль, что кусал губы. Врагов осталось около трех десятков, и он знал, что уже умирает. Боги не берут в вирий как тех, кто сражался плохо, так и тех, кто сражается не до последнего дыхания. Но он сражался до конца, и боги видели, как много пало от его руки. И он может теперь умереть с честью…
Он оглянулся на лязг и грохот. В двух десятках шагов будто ревущий смерч разбросал группу чужих воинов. Там были лязг, крики, звон и треск разбиваемых щитов. Трое смуглых разом упали навзничь, через них прыгнул ревущий, как раненый медведь, молодой гигант с золотым чубом. Красный от крови, хлещущей из ран, он набросился на отступающих, хотя их было с десяток, бешено рубил двумя мечами, себя не берег, спину не защищал, рвался вперед, и Сова ясно видел, что юный князь русов жаждет умереть, продвигаясь вперед, нанося удары, пока жизнь не истечет из его тела вместе с горячей кровью.