Князь Рус
Шрифт:
– Теперь это твои люди.
– Спасибо, – прошептал Рус снова. В глазах защипало.
Сова буркнул предостерегающе:
– А вот со «спасибо» не спеши.
Он повернул коня, копыта прогрохотали совсем рядом. На Руса упал ком земли, выброшенный копытом. Рус уловил угрожающую нотку в голосе бывшего воеводы, но не понял затаенного смысла, тут же забыл, ибо Ис и Заринка прижались с обеих сторон крепче, дышали часто, сочувствующе.
Даже отсюда Рус видел, как у каждого человека у костра опущены плечи.
–
Вздрогнул, ощутив на плече легкую руку. Ис смотрела с глубоким состраданием.
– Нет, – сказала она тихо.
– Что «нет»?
– Он не мог этого сделать.
– Почему?
– Важна свобода выбора, – сказала она еще тише. – Он чувствовал это. А тебе и не нужно много людей. Мы двигаемся по земле, где не ступала нога человека. От зверей отобьемся, а на хорошей земле… потомства может быть как песка на берегу моря, как звезд на небе, как капель в реках… Так ведь бывало… по крайней мере у моего народа.
Он поник головой:
– Волхвы говорят, у нас тоже. Но страшно мне!
– Крепись, – повторила она. – Взгляни, кто остался с тобой.
Рус всматривался в суровых, немногословных людей. Остался Бугай, родной дядя Чеха и Леха тоже, осталась Моряна-богатырка, Шатун, Ерш, Плющ Железные Руки, к удивлению, заметил даже сладкоголосого Баюна… Остались суровые воины, безусые юнцы, отроки, но больше больных, увечных, стариков и детей: их братья не пожелали взять, ссылаясь на суровую дорогу.
– Это вызов, – сказала она напряженно. – Вызов всем, кто остался.
– Да, – сказал он затравленно, – но почему они все смотрят на меня?
Он насторожился, а люди за его спиной взялись за ножи. Виднелось пыльное облачко, затем донесся стук копыт. В молчании ждали, когда всадник вынырнул из пыли, огромный и сгорбленный, капюшон нахлобучен на глаза, охраняет от ядовитой пыли, виден лишь широкий испещренный морщинами подбородок.
Всадник уже остановил коня, когда его узнал Баюн, воскликнул восторженно:
– Корнило! Ты же ушел с Чехом!
Корнило замедленно слез на землю, охнул, ухватился за поясницу. Голос был мертвый от усталости:
– Я проводил их малость. Передал травы Гойтосиру… Что еще? Но поеду с вами.
Волхв выглядел изможденнее обычного. Баюн подхватил под руки, держал, пока немолодой волхв переводил дух.
– Я получил для них благословение пращуров, – проскрипел он. – У них все пойдет.
Рус поинтересовался хмуро, еще не в силах ощутить радость:
– Но почему здесь? Ты же сам сказал…
– Что я сказал? – раздраженно ответил Корнило. – Я не знаю, что выпало тебе. Боги не говорят. Тебе указан лишь путь. А что на нем вершить, все зависит от тебя.
Баюн просиял, похлопал волхва по сгорбленной спине. Лицо певца сияло. Похоже, волхв сказал то, из-за чего остался он сам.
Рус пролепетал:
– Ты пришел, чтобы помочь?
Корнило покачал головой:
– Чем я смогу? Вряд ли. Но я стар, мне скоро уходить к предкам. Что ждет Леха и Чеха, уже знаю. Им выпала трудная, но счастливая доля. Но что выпало тебе, я хочу узреть своими очами.
Шатун сказал почти с отвращением:
– Старый, а любопытный, как суслик!
– Я волхв, – ответил Корнило устало, – а волхвы не любопытные, а любомудрые. А мудрость приходит от новых знаний, дурак.
Буська увел коня старого волхва, а сам Корнило прошелся, разминая ноги, огляделся. Русу казалось, что Корнило что-то замышляет, уж очень напряжен, зыркает по сторонам, будто ждет удара.
Внезапно он поднял колотушку, с силой ударил в било. Гулко загремело над опустевшим станом, где уже не звучали песни, земля не вздрагивала от топота плясунов. Корнило прислушался с удовлетворением. Рус не успел рта раскрыть, как старый волхв принялся колотить часто, неистово.
По всему стану поднимались люди, головы поворачивались в сторону грохота. Корнило продолжал созывать народ, и вот уже к нему потянулись стар и мал, женщины, дети, а также дюжие мужчины, воины, богатыри, дружинники.
– Люди! – вскричал Корнило. – У меня есть что сказать вам!
Рядом с Русом встали Бугай, Сова, Моряна, сзади подходили все новые и новые. Они слышали их тяжелое дыхание, словно люди взбирались на гору.
– Люди, – повторил Корнило, голос звучал со злостью и горечью, – нам оставили худший скот, нам достались разбитые телеги, что не могут тащить даже свои короба… Ушли все лекари, кузнецы, лучшие табунщики. В одном только мы не уступаем… а может быть, даже превосходим!
На него смотрели измученно, но в лицах жила угрюмая сила. Глаза смотрели прямо.
Бугай бухнул, будто тяжелая волна ударила в крутой берег:
– Я это чую… но ты одень в слова.
– Превосходим, – повторил Корнило громче, с неистовством. – Нашу доблесть не увезти на самых лучших повозках! Наша честь не вывалялась в грязи. Я не хулю ушедших – там наши братья. Но все ли ушли по зову сердца? Или кто-то просто примкнул к сильным?.. А здесь уж точно остались те, кого вели честь и верность!
Ерш первым вскрикнул:
– Слава!
– Слава! – поддержали голоса.
– Слава Русу!
– Не сгинем!
– Не посрамим…
Рус ощутил, как задрожал подбородок. Глаза защипало, он испугался, что заплачет, вскинул голову, а подбородок гордо и даже надменно выпятился. Кто-то хлопнул по плечу, потом раздался мощный глас Бугая. Огромные ладони сжали плечи Руса, и он вдруг ткнулся могучему дяде в грудь. Слезы хлынули потоком. Он трясся от рыданий, было стыдно, и в то же время чувствовал несказанное облегчение.