Князь Рус
Шрифт:
– Садись в это кресло, дитя, – пригласил он. – В нем любила сидеть моя жена Циля… А потом сидела дочь Мойра.
Ис осторожно опустилась на сиденье. Кресло выглядело ветхим. Спросила из вежливости:
– С ними все в порядке?
– Жену бог взял еще сорок лет тому, дочь – пять, – ответил он. – Скажи мне, какого роду-племени ты? Откуда знаешь наш язык? В тот раз я расспросить не успел да и не мог… И почему всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
Она улыбнулась детскому нетерпению седого старца.
– Я знаю этот язык, потому что это мой язык. Мы жили в долине реки Желтая. Так мы ее назвали,
Соломон потрясенно вскинул руки:
– Яхве! Благодарю тебя, ты указал, что мы не одиноки! Есть еще народ израильский, который спасся от истребления. Скажи мне, дочь моя, имя свое и имена твоих благословенных родителей, кои сумели создать такое чудо красоты и очарования!
Ис снова ощутила боль в груди. С трудом улыбнулась, чувствуя, как от лица отхлынула кровь.
– Нет больше моего племени.
– Что?
Крик его был страшен. За дверью послышался топот, створки распахнулись. Там стояли вооруженные топорами люди. Теперь их было втрое больше. Ис повелительно махнула рукой, а затем и Соломон, опомнившись, жестом велел закрыть дверь.
– После великого бегства, – сказала она тихо, – наш народ некогда отыскал пустынное место. Но годы шли, столетия, и потом начали появляться кочевые народы. Обычно проходили мимо, ибо мы умели обороняться. У нас были крепкие крепости, воины сражались хорошо и умело. Не обижайся, ребе, но люди твоего племени вооружены намного хуже. Да и крепости здесь таковы, что на стены коза взберется.
Он покачал головой:
– Мы здесь сотни и сотни лет. За это время никто не тревожил наш покой. Молодежь вовсе считает, что мы – единственный народ на свете. А наши священные книги считает выдумкой. Вы первые, кто появился в этих землях после нас!
– Прости, ребе. Но однажды кочевые орды не прошли мимо. Упорно осаждали наши крепости, гибли, но их было намного больше. Наш народ сражался, ребе! Отчаянно, до последней капли крови. И не один год. Но наш Новый Иерусалим и все наши грады в конце концов были разрушены, дома сожжены, а защитники погибли. Немногие уцелевшие были захвачены в плен. Мужчины, не желая быть рабами, убивали себя, женщины бросались с высоких стен. Я уцелела лишь потому, что меня придавило горящей кровлей. На спине и сейчас видны следы ожогов. Меня вытащили, связали и держали в подвале, пока не пришел какой-то их праздник. Тогда меня перевезли к реке, чтобы принести в жертву…
Ее плечи зябко передернулись. Голос старого Соломона был полон скорби и сострадания.
– Дочь моя… Это пока что звери, а не люди. Их не осенила благодать Яхве, он ведет к царству божьему нас, не их. Забудь о них. Рассказывай, как ты стала… женщиной на царском коне?
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Когда меня готовились бросить в воду, раздались крики, шум. Я услышала лязг оружия. И тут как вихрь в толпу ворвался огромный сказочный великан на исполинском коне! Он разметал их, как ураган спелые колосья, его смех был подобен грому, он давил их конем, как медведь давит муравьиные кучи. Все разбегались в диком ужасе, и многие пали в реку. Я успела увидеть, как великан протянул ко мне руку, в следующее мгновение словно вихрь взметнул меня, я оказалась на бешено скачущем коне. Меня прижимало к широкой груди, где мощно и победно стучало огромное сердце. Вдогонку кричали, бряцали оружием, но я уже твердо знала, что мой спаситель либо бессмертный бог одного из племен, либо великий герой, которому уготовано великое будущее!
Глава 9
Служанка поставила перед ними на подносе чаши с напитками, от вида которых у Ис защемило сердце. Такие же точно были и у ее народа.
– Это был Рус, – сказала она со вздохом. – С ним был его брат Лех, такой же огромный и могучий. Они два дня отбивались от погони, водили ее по кругу, пока не встретили своего третьего брата, Чеха, самого старшего и самого мудрого. С той поры я жена Руса.
Он вскинул вопросительно брови:
– Но я слышал, что князь акумов Рус… Что сталось с его старшими братьями?
– Почему ты думаешь, что они погибли? – ответила Ис. – Нет, в двух неделях пути раньше была развилка. Три удобные дороги расходились, и они решили, что сами боги подсказывают разделение на три племени. Русу выпало идти этой дорогой.
Соломон ухватился за голову:
– Яхве! Почему ты так жесток?
– Жесток ли? – спросила она. – Все равно пришел бы один из братьев. Разве Лех не воевал бы эти земли? Или Чех?
Соломон со вздохом уронил руки на стол:
– Прости, я не прав. У Руса есть ты.
– Вряд ли это поможет, – сказала она печально. – Я знаю историю нашего народа. Когда мы, наши предки, пришли в землю Ханаанскую, разве не застали те земли занятыми? Разве мы не жгли дома, не убивали всех от мала до велика, не засыпали колодцы, не рубили виноградники, сады, не убивали всех, даже скот?.. Когда решалось: жить нам или им, то разве мы знали жалость?
Соломон молчал. Большие мудрые глаза были полны печали. Проговорил совсем тихо:
– Приходят народы и уходят. По Симу все его потомство зовется семитами, по его сыну Ханаану назвался великий народ ханаанский, от которого ничего не осталось, от трех сыновей Ханаана: Элама, Ассура и Арама пошли великие народы – эламиты, ассирийцы, арамейцы. Но и от них ничего не осталось, кроме грозных имен и памяти. Неужто такая судьба постигнет и народ израильский?
– Что-нибудь известно о других?
Соломон развел руками:
– Когда прибыли в эти земли, наше племя звалось еще пермошква. Земля оказалась достаточно дикой, чтобы многие захотели остаться жить здесь и строить государство Израиль. Да и не было сил идти дальше. Но самые сильные требовали идти дальше к северу. Наконец разделились, и непримиримые ушли дальше на север. Известно, что они в память о нашем родстве стали называться пермью, а мы – мошквой.
Ис спросила жадно:
– Что-нибудь о них слышно?
Соломон покачал головой:
– С той поры не слышали. Они ушли в куда более дикий край. Если не погибли… Я не думаю, что к ним тоже никто не доберется. Народы не сидят на месте! Но все же это будет намного позже, чем к нам.
Он вздохнул, вернувшись в реальный мир. Его дряблая ладонь ласково погладила ее по руке. Ис захотелось прижаться щекой к его шершавой ладони. Вошла служанка, улыбнулась робко, расставила на столе блюда с едой, в широкой вазе красиво стояли тонко нарезанные ломтики белого хлеба.