Князь сердца моего
Шрифт:
Ангелина опрометью ринулась на конюшню (у коновязи нетерпеливо переминался длинноногий рыжий жеребец с белым пятном во лбу – не его ли хозяин сейчас у деда лясы точит?), велела закладывать, но узнала, что коляску бабушка сегодня отдала госпиталю. Ангелина с укоризной прищелкнула языком: в госпитале она не была уже три дня! Позорище, о господи! А ведь раненых, наверное, море... Одно утешение: после сдачи Москвы в желающих исполнить свой долг и поухаживать за ранеными не было больше недостатка.
Выскользнув неприметно из дому, Ангелина кликнула извозчика и велела везти ее к Арзамасской заставе.
– Балаган поглядеть желаете? – улыбнулся «ванька», трогая с места. – Туда весь народ валом валит!
«Балаганом» Ангелина
29
Фут – около 30,5 см.
Глухо стукнувшее сердце подсказало ответ: да это же Моршан! Ей-богу, Моршан... В одежде мастерового. Ангелина загородилась косынкою и велела «ваньке» немедля гнать обратно. Ей оставалось только гадать, заметил ли ее Моршан, понял ли, зачем она приезжала. Сама она сейчас была не способна здраво мыслить – ее охватил всевластный ужас при воспоминании о похотливых губах и руках Моршана...
Не скоро она смогла отвлечься от мыслей о своем вчерашнем позоре и понять: мадам Жизель ей не доверяет, и не иначе проклятущий Моршан сейчас выслеживал ее, Ангелину. Не поверил, что сможет она смолчать, затаиться... И он не отступится от слежки за нею! То есть запросто к Меркурию не подступиться. А как?
Хорошо бы подыскать помощника, человека стороннего – и благородного, чтобы на веру принял слова Ангелины о срочности и опасности, а вопросов лишних бы не задавал. И чтоб был он человек военный, быстро думающий и действующий... Ангелина горько усмехнулась: а где взять такого человека? Не к первому же встречному обращаться!.. Может, проще к тому гусару, что квартирует у них? За обедом выведать о нем у деда что можно, а то, глядишь, и повезет – незнакомец окажется приглашен к барскому столу.
Нет, не повезло: Измайловы обедали сам-третей [30] , без гостей. Ангелина невзначай упомянула незнакомца на рыжем коне – и в ответ услышала: был то военный курьер, баловень судьбы, привезший деду с оказией письма от друзей. Дед знал курьера мало, известно только, что у него преизрядное состояние, но если он будет продолжать играть, то скоро продует все свое богатство! Курьер всякий вечер проводил в притонах за картами, а потом рассказывал князю, что пирушки таковы разгульны были, таково в крови играло цимлянское, что доходило и до драк: вчера он воротился за полночь, с подбитым глазом, прихрамывая. Однако костяшки пальцев в кровь ободраны – знать, и сам кому-то приложил знатно!
30
Сам-третей – сесть за стол втроем, без гостей.
Ясное дело: к такому бретеру и гуляке Ангелине обращаться не стоит. Вот и выходит, что не на кого ей надеяться, кроме как на себя!
И чем больше она думала об этом, тем больше ей сия мысль нравилась. Ежели никак нельзя днем попасть к Меркурию, стало быть, надо
Сказано – сделано. Чуть стемнело, Ангелина была уже за воротами – и быстрые ноги понесли ее к Арзамасской заставе. К счастью, на полпути ей удалось остановить извозчика, так что к началу представления она не опоздала.
Народу собралось – не сочтешь. А скольким еще не досталось мест! Но Транже, выйдя на арену, успокоил публику: мол, завтра все увидят еще более красочное представление – и бесплатно. В публике начался ропот: выходит, сегодня понапрасну деньги плачены?! Но вот забили барабаны – и представление началось.
Возможно, сей Транже и впрямь слыл превеликим жонглером, вольтижером и акробатом: зрители стонали от восторга, когда он устраивал вокруг себя круговерть из множества летающих предметов, совершал прыжки и кульбиты; а после раскачался и бросился в повешенный перед ним бумажный тамбур – и выскочил оттуда переодетый старухой.
Ангелина, надо признать, уделила представлению небольшое внимание: оглядывалась, силясь высмотреть Моршана, зная, что он где-то здесь. И ругала себя, что не воспользовалась мгновением и не ускользнула раньше...
И предчувствия ее не обманули: она увидела-таки Моршана!
Транже возвестил, что начинает смертельный аттракцион, гвоздь программы – хождение по потолку, – и нагнулся, цепляя к ногам железные крючья, похожие на длинные когти.
В это время два высоких человека, доселе помогавшие ему – то канат натягивали, то подавали обручи, сабли, кубы, необходимые для его жонглерского мастерства, и прочее, – теперь взяли каждый по охапке готовых к зажжению факелов и двинулись по лестничкам наверх, под самый купол, чтобы лучше осветить зрителям это самое хождение по потолку. На них Ангелина доселе не обращала никакого внимания, а сейчас, бросив мимолетный взгляд, едва не закричала: прямо к ней шел... Ламираль! Переодетый под циркового служителя, в остроконечном колпаке, меняющем, конечно, его лицо, но не до неузнаваемости. Но как не взбрело ей в голову на служителей раньше посмотреть?! Этот – Ламираль; второй, что поднимается сейчас по другой лестничке, – Сен-Венсен. А где же Моршан? На арене никого нет, кроме Транже... И тут Ангелина узнала наконец Моршана, и сердце ее приостановилось. Ну да, ведь все представление она пялилась куда угодно, только не на Транже. Весь вечер дорога к Меркурию была вовсе свободна, а она, Ангелина, повинуясь собственной глупости, держала себя на привязи!
И вот теперь-то ей не ускользнуть, Ламираль ее как пить дать увидит!
Она заерзала на доске, служившей сиденьем, но не было никакой возможности исчезнуть с глаз Ламираля! Вдруг чьи-то руки схватили ее за плечи и так дернули, что Ангелина едва не опрокинулась навзничь, а в следующее мгновение к губам ее прижались чьи-то горячие губы; и хоть она была ошеломлена почти до потери сознания, все-таки оставшейся толики его хватило, чтобы понять: Ламираль прошел мимо, не узнав Ангелину, а развязный молодчик спас если не жизнь ее, то уж репутацию – наверное. Ангелина, одним рывком высвободившись из наглых рук, обернулась и в негодовании только закипела: «Ты смеешь?..» – как осеклась, уставившись в узкие серо-стальные глаза, глядевшие на нее сурово, точно приказывая что-то... В незабываемые глаза, хоть видела она их в жизни всего только дважды, сначала на волжском берегу, а потом в закутках дома мадам Жизель, – глаза Никиты Аргамакова, ибо рядом с нею сидел не кто иной, как он.