Князь советский
Шрифт:
– С чего это товарищ Сталин должен разговаривать с вами?
– Было бы неплохо, если бы он рассказал о своих взглядах и планах.
Вайнштейн только рассердился:
– Представьте, что корреспондент ТАСС приедет в Вашингтон и с порога попросит встречи с президентом Кулиджем!
Напрасно я ссылался на то, что президент Кулидж дважды в неделю даёт пресс-конференции для журналистов.
– Наверное, ему нечем себя занять, вот он и болтает с кем ни попадя, – сказал Вайнштейн. – А у товарища Сталина и без вас полно дел.
Я передал наш разговор Оуэну, и тот велел мне придумать, чем мы можем соблазнить генерального секретаря. Увы, Сталину ничего от нас не надо. Слава его не интересует: он всегда держится в тени и появляется на публике два раза в год – на парадах 7 ноября и 1 мая. Это призрак, живущий в древней крепости; все его портреты тщательно отретушированы, а вблизи его видят только кремлёвская прислуга и пара десятков приближенных.
Я решил, что всё равно буду раз в месяц посылать официальный запрос об интервью. Если долго стучаться в ворота, то тебе рано или поздно откроют – хотя бы для того, чтобы посмотреть на надоедливого зануду и узнать, чего ему надо.
Зайберт сказал, что он уже три года делает то же самое, и мы с ним заключили пари – кто из нас первым добьётся успеха.
В моей голове засела дерзкая мысль: если мне удастся встретиться со Сталиным, я попрошу его помочь с поисками Нины. Ведь одного его слова будет достаточно, чтобы расшевелить московских бюрократов.
Иногда мне кажется, что это моя единственная надежда.
Глава 8. Трудный ребенок
1
Насколько Галя знала, у Клима не было ни жены, ни любовницы. Проститутками он не интересовался, но явно замечал красивых девиц и несколько раз доводил Галю до приступов бессильной ревности, заглядываясь на хорошеньких комсомолок. На неё саму он никогда не смотрел такими глазами.
Галя сама удивлялась произошедшей в ней перемене. Совсем недавно она на чем свет стоит ругала заграничных капиталистов и их порочный образ жизни и была уверена, что ей не надо иного счастья, кроме скорейшего наступления коммунизма. Но стоило ей устроиться на работу к Климу, как от её убеждений не осталось и следа. Она ничего не могла с собой поделать: ей нравились изящные манеры, изысканный вкус, умные разговоры и такая пошлость, как… деньги.
Клим не считал себя богатым человеком и постоянно говорил, что ему на что-то не хватает. Он просто не понимал, что такое настоящая бедность и как от неё устаешь, когда тебе изо дня в день, из года в год приходится экономить на всем – даже на хлебе.
Клим мечтал об автомобиле, чтобы можно было тягаться с Зайбертом – кто быстрее доставит материал на Центральный телеграф, а Галя всё никак не могла накопить на варежки для Таты.
– Попроси у барина прибавку, – советовала ей Капитолина. – Он добрый, он даст.
Но Галя не хотела ни о чём просить Клима. Ей нужны были не сиюминутные подачки, а муж – человек, который наконец вытащит её из трясины, в которую она провалилась много лет назад.
Они с Климом отлично сработались и даже перешли на «ты», и Галя начала потихоньку осуществлять свой тайный план: она поможет Климу сделать блестящую карьеру в Москве, станет для него абсолютно незаменимой, и, когда контракт с «Юнайтед Пресс» истечет, он женится на ней и заберёт её и Тату с собой.
– Обязательно добейся, чтобы Вайнштейн присвоил тебе звание «дружественного журналиста», – советовала ему Галя. – Тогда сотрудники Наркоминдела начнут помогать тебе без опасения, что ты погубишь их. В Москве всё решают связи, и, если тебя примут за своего, ты станешь настоящим экспертом по советским делам – просто в силу того, что с тобой будут разговаривать нужные люди.
– Даже Сталин?
– Даже он.
Галя сразу смекнула, что кратчайший путь к сердцу Клима проходит через Китти. Он очень любил свою дочь и постоянно совестился, что у неё нет «нормального детства». Китти рвалась на улицу – играть с другими детьми, но Клим не пускал её, потому что соседские ребятишки дразнили её узкоглазой. Сколько советские газеты ни писали о «нерушимой дружбе народов», во дворах и на детских площадках об этом не вспоминали.
В Китти было слишком много чужеродного – раса, наряды и иностранные словечки, которыми она то и дело пересыпала речь. Она одновременно вызывала и любопытство, и неприязнь, и среди детей, да и взрослых, всегда находился кто-то, кто начинал придираться к ней.
Бытовой расизм доводил Клима до белого каления.
– Эти дураки не понимают, что разнообразие – это прекрасно! Китти умеет играть в игры, о которых здесь и не слыхивали! Она может что-то рассказать и показать… поделиться игрушками, в конце концов. А у них одно на уме – толкнуть её в сугроб и гоготать.
Галя поддакивала и при случае вставляла, что её двенадцатилетняя дочка с удовольствием играет с детьми любых национальностей. Ей надо было познакомить Китти и Тату и сделать все, чтобы они понравились друг другу.
2
На самом деле Галя стеснялась своей дочки: Тата была совсем некрасивой, да и не особо умной. В её классе почти все ученики были неказистыми – они росли в годы военного коммунизма, питались плохо и постоянно болели. Но даже на их фоне Тата смотрелась заморышем: она была на голову ниже сверстников, а тонкие рыжеватые косички, курносый нос и улыбка до ушей делали её похожей на недокормленную девочку-гнома.
Про характер и говорить было нечего – с этим ребёнком не справилась бы и святая. Тата не уважала взрослых, ленилась, дерзила, а порой несла такую чушь, что оставалось только хвататься за голову.
У Гали была надежда, что Тату исправит школа, но там детей учили не столько географии и русскому языку, сколько борьбе с пережитками прошлого. Главным пережитком в Татиных глазах стала мама.
– Веруя в Бога, ты позоришь нашу семью, – говорила она, подражая тону учительницы. – А кактусы на подоконнике – это мещанство, которое надо безжалостно искоренять.
Тата отвергала все, что было дорого её матери: уют, удобства, красоту и нежность. Разумеется, нервы у Гали частенько не выдерживали, но и к порке Тата относилась не так, как положено.