Князь Святослав
Шрифт:
Военачальники понуро один за другим вышли. А Иоанн Цимисхий вызвал одного из самых опытных и надёжных лазутчиков Хрисанфа и долго с ним совещался. Лазутчик этот, которому Цимисхий многим был обязан, ушёл только под утро. Он видел князя, знал лично Калокира, служил в молодости под его началом в Херсонесе, был сам из херсонесских ромеев, говорил на многих языках, и ему были поручаемы только самые ответственные миссии, причём, от самого василевса. С твёрдыми наставлениями на этот раз Цимисхий послал его к Калокиру. Может быть, Калокир прельстится высшим титулом, и огромным количеством номисм.
Это был шаг отчаяния. Но что делать?
Взгляд василевса упал на занавес, прикрывающий вход на другую половину шатра. Занавес уже давно был отодвинут, и на Цимисхия пристально смотрели два черных глаза. Он вздрогнул, метнулся
Ей было тягостно, скучно проводить время одной, бездельные дни томили её, длинные ночи, изнеживающая постель, обильная пища распаляли тело. И притом же ей жаль было царя, она хотела отвлечь его от тяжёлых мыслей. Поэтому на его серьёзный и недоумевающий взгляд она ответила нежной и трогательной улыбкой. Её блестящие уголья-глаза ещё больше расширились, зубы обнажились, белые как жемчуг. Она стояла перед ним, закутанная в длинную шёлковую тогу, только лицо, да ослепительно белые руки были наружи. Да длинные густые волосы цвета вороного крыла, убранные бриллиантами, сверкавшими как звезды, были рассыпаны по спине.
– Мой драгоценный, - произнесла она тихо, и сбросила с себя ткань, волнами лёгшую у ног, и протянула к нему руки.
Но василевс не шевельнулся. Он равнодушно рассматривал это самое красивое тело, какое ему приходилось встречать в жизни, холодно оценил её расцветшие и редкостной слаженности формы. Ни ослепительной белизны нежная кожа, ни шея, имеющая вид округлой колонны, ни грудь идеального вида, ни эти полураскрытые оранжевые губы, которые он знал и не раз страстно целовал в дороге - ничто его не трогало теперь. Он вдруг вспомнил, что из-за дорожных ласк, которые она ему долго и исступлённо дарила, он забыл сделать два важных распоряжения. И хотя они, конечно, никакого значения для исхода войны не имели, если бы и были выполнены, однако, он посчитал это непростительной глупостью. Лицо его приняло суровое выражение. Она опустила руки и села подле его ног, склонив голову вниз и повернув к василевсу обольстительную линию уже тронутых зрелостью бёдер.
– Боже мой, как всё это суетно, глупо и смешно, - сказал он, вспомнив продолжительные и экзальтированные ласки этой юной красавицы, тогда как надо было обдумывать ход сражения со Святославом.
– До тебя ли!
– произнёс он, - и отодвинулся от неё.
И она поняла свою назойливость и так и осталась на ковре неподвижной, только ещё ниже отпустила голову в колени.
Он не мог уснуть, хоть и старался это сделать. Одна ужасная мысль сменялась другой, и по мере её обдумывания принимала грозный смысл. И этот Калокир - друг юности. О! Он слишком умён, он не станет поддерживать слабого. Друг для него только тот, из кого можно извлечь пользу. Херсонес для василевса уже потерян. Ненавистные херсонесцы всегда были строптивы, непокладисты, мятежны, они больше тяготели к Тмутаракани - провинции Киевской Руси. В случае необходимости Калокир может бросить и своё войско в поддержку Святослава.
Цимисхий знал неутолимую страсть Калокира к почестям и богатству. Опять василевс налился гневом, и зубы его застучали от нервного напряжения. А может быть оно уже тут, - это войско Калокира? Только не показывается до время. О! Этот утончённый патрикий может уготовать такую западню, из которой не выберешься. Это он помог Варде Фоке и его отцу куропалату Льву.
Следовало быть сейчас в столице, в которой поднимается ропот среди плебса и плетутся интриги со стороны сторонников Фоки… Притаившиеся болгары при первых признаках его пошатнувшегося трона опять примут руку Святослава, они и сейчас мечутся туда и сюда. Монахи (эти гнусные святоши, жадные ханжи) тоже недовольны, мало им дал… Писаки тайно мутят народ: изнурил де Цимисхий население войнами и поборами, в том числе и с монастырей и церквей. «Проклятое племя славян»- как называлось оно у хронистов, чиновников империи, расселилось по всему северу, заселило села, города, проникло в войска, в палаты в качестве стражи, даже в покои царицы, в гвардию телохранителей -«бессмертных». Ненадёжный народ! При всяком ослаблении царской власти всегда готовы изменить. Они и сейчас из ромейских владений бегут в места, занятые Святославом, который не признает ромейских порядков и крестьянам-общинникам даёт послабление. И хотя сам князь язычник, но не преследует за веру. Тоже коварный умысел! Откуда он научился такой государственной мудрости? От матери? Как ошибся этот ротозей Никифор Фока, ведь умный и проницательный полководец, как он ошибся, пригласив Святослава в союзники против болгар. Вот теперь я - разделывайся за эту ошибку. А может быть, ошибаюсь и я?!
Цимисхий поднялся в страшной испарине. Дух перехватило от досады и гнева. Он вышел и глянул в сторону русского стана. Светились огоньки костров. Может быть, Святослав готовит ему новую неожиданность. Всего можно ожидать от этого загадочного народа.
Глава 42
СМЕРТЬ ВОИТЕЛЬНИЦ
Иоанн Цимисхий не ошибся. Святослав тоже не спал с тех самых пор, как измученные воины, по случаю прекращения боя, вернулись в город. Только тут князь увидел: каким-то чудом его войско уцелело.
Воины, эти сильные и молодые люди от утомления падали прямо на улицах под тяжестью одного только щита. Изголодавшееся и обессиленное население помогало им чем могло. Князь приказал прирезать всех оставшихся лошадей, собак, птиц и кормить войско. Он сам ходил по городу и наблюдал за переноской слабых и раненых. За этот день он перевидел много смертей и надрывающих сердце сцен: жены плакали над трупами павших мужей, сестры перевязывали раны братьям, матери искали погибших детей. Многих славных дружинников он вовсе не видел среди живых.
– Выдержим ли мы завтра такой натиск?
– спрашивал князь каждого встречного дружинника…
– Негоже, князь, нам - ратным людям впадать в печальные раздумья, - отвечал каждый.
– Выводи в бой, а там само дело покажет…
Князь знал, лучше умрут, чем признаются в малодушии. Всё же, прежде чем продолжать сопротивление, он решил созвать совет дружины.
Когда подобрали раненых и перевязали их, языческая часть дружины удалилась на берег Дуная и погрузила павших в его струи. Дождь прошёл, и Святослав вышел за городские ворота. Там подбирали убитых, складывали их на костры и сжигали: Князь увидел облачённых в воинские доспехи женщин. Они приготовились к самосожжению, желая встретиться с мужьями в загробном мире, и приносили себя в жертву Перуну и Велесу. Вдовья жизнь для них лишалась всякого смысла. Пепел и останки после трупосожжения складывали в сооружение вроде бревенчатого домика и засыпали его землёю. Получался холмик. Таких холмиков было много насыпано по берегу Дуная, в которых покоились останки и пепел русских воинов. Похоронили знатного военачальника в «корабле» - погребальном сооружении. «Корабль» был на подпорках, в него усадили труп этого боярина, сложили подле него посуду и питье, и зарезали для жертвоприношения его любимого коня. С ним в могилу уложили пепел сожжённых слуг и жён.
Христиане совершали обряд отпевания покойников отдельно от язычников.
Пленных со связанными руками и ногами складывали на костры и поджигали, как умилостивительную жертву славянским богам.
На других кострах лежали женщины с отрезанными косами и перерезанными горлами. Это добровольно самосжигаемые язычницы, потерявшие детей и мужей.
По той суровой тишине, которая царила среди этих некогда цветущих, говорливых и буйных дружинников, охотников до чарок и плясок, и по той готовности принестись в жертву, на которую бездумно обрекали себя женщины, и по тому, наконец, что военачальники избегали в разговорах касаться завтрашнего дня, полные, однако, готовности пасть в бою, князь понял, что это - одержимость отчаяния, а не уверенность в победе, и он решил, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.