Князь Святослав
Шрифт:
Патриарх сидел в кресле как судья и пронзал испепеляющим взглядом полуголую Феофано. Её присутствие здесь он считал неслыханным кощунством.
Феофано, которую тут же после убийства мужа Цимисхий отправил в заточение в угоду общественному мнению и требованию патриарха Полиевкта, он потом тайно вернул и поселил у себя во дворце, а тут уже открыто предавался сладострастию при затаённой ненависти всего духовенства и многих сановников.
Феофано только и искала случая отомстить новому патриарху или извести его, но пока не знала, как это выполнить. Во дворце патриарх был сугубо насторожен и не прикасался к яствам.
Паракимонен Василий, опытный
Конечно, он знал, что у царя много внутренних врагов и соперников. И не только Калокир, открытые домогательства которого были всем известны; и не только Варда Фока, захвативший области в Малой Азии и добивающийся византийского престола; многие другие честолюбцы, которые в империи никогда не переводились, домогались того же.
И кто только не перебывал на Византийском престоле. В данном случае все претенденты на престол казались паракимонену легковесными. Цимисхий, кроме прочего, импонировал ему исключительной храбростью, блестящим знанием военного дела, тонким и острым умом и исключительной образованностью. И это царь сам хорошо знал, поэтому пока и доверял своему паракимонену. И сейчас ждал от него самого дельного совета.
Несколько сановников, как истуканы сидели поодаль, не шелохнувшись, пышно разодетые в короткие белые туники с узкими рукавами, в узкие штаны и просторные зелёные плащи, по которым разбросаны украшения в виде розеток и в черных сапожках (в отличие от пурпуровых - царских). На их лицах окаменел страх и застарелое угодничество.
Василевс, отослав Феофано (которая, однако, встала подслушивать у двери), и освежившись вином, начал выкрикивать про то, что удар, нанесённый этим летом Вардой Склиром под Аркадиополем, должен был бы образумить руссов. Но когда этого военачальника перебросили из Фракии в Антиохию, которую окружили арабы, руссы вновь поднялись и вот теперь, заняв Фракию, подошли уже к столице. Кто-то направляет этого дикаря, Святослава, кто-то зорко следит за движением наших войск… Измена!
Слово «измена» поколебало неподвижность сановников, они зашевелились и закряхтели. Паракимонен спокойно заметил:
– Владыка, конечно измена. Не забывай Калокира. Он постоянно при Святославе и в то же время везде. Мы не знаем детальных обстоятельств, но Варда Склир полагает, что и в настоящее время Калокир у Фок в Азии и оказывает тлетворное влияние на их умы и действия и раздувает их мятеж, чтобы тем самым развязать руки Святославу на Балканах.
Сановники, не дыша, внимали Василию.
Царь ждал их совета, но никто не решился советовать. Тогда заговорил патриарх, смиренно опустив глаза долу:
– Святослав грозит выгнать нас в Азию. А Азия сама оказалась в огне мятежей. Бог мой, куда же нам деваться…
Сановники не шевелились, но по их окаменевшим лицам промелькнула судорога.
– Забыли бога-то, а на бога всегда уповай: враг хочет голову снять, а бог-то и волоса не даст. Помнить надо, с собакой ляжешь - с блохами встанешь. Нужда сдружила - корона раздружила. Раздружится друг - хуже недруга… Слушайте, слушайте…
Он впал в транс, вскинул руки, закатил глаза и загробным голосом возопил:
– Пал, пал Вавилон, яко великая блудница.
– Упаси нас, господи, - зашептали потрясённые сановники.
В туманных словах патриарха была запрятана ирония в адрес царицы и царя. Всем было известно, что совсем недавно сикофант Калокир был царским другом. Совсем недавно Цимисхий заявлял в синклите, что заслуги Калокира выше всяких похвал, и при имени Калокира каждый должен был обнажать голову. Это - друг народа и верный помощник василевса. Теперь синклитикам вменялось в обязанность везде объявлять его гнусным изменником. Совсем недавно василевс давал обещание быстро исправить роковую ошибку Никифора, так неосмотрительно пригласившего в союзники Святослава, от которого даже большими подачками и жирными обещаниями не знают, как теперь откупиться.
И все принялись порочить Никифора, и ободрённые намёками патриарха, повторять друг за другом, что он нанёс ромеям много бед и забот, что не только не исправлена теперь ошибка эта, но предельно усугублена: так гибельно и страшно никогда и никто ещё не угрожал государству, как Святослав.
– Угрожали те же руссы при Олеге и Игоре, - уже спокойно заметил патриарх.
Но синклитики притворились, что этих колкостей не заметили. Пакаримонен замял неловкость и отвёл удар опять в адрес Никифора, напоминание о роковой ошибке которого всегда поднимало дух василевса. Но патриарх не унимался, он не был угодлив и малодушен, как синклитики. Он возразил паракимонену:
– В войсках Святослава много сражающихся болгар-добровольцев. Говорят, что они идут на нас вовсе не подгоняемые страхом, внушённым якобы жестокостями Святослава, а законной ненавистью к нам…
– Да, сам Святослав был позван Никифором. Позван как друг наш… Уж эти выборы друзей, - сказал Василий.
Цимисхий встал и в повышенном тоне произнёс:
– Я соберу все силы… Я пущу в ход всю свою стратегию и уменье моих солдат. Оснащу флот, какого ещё никогда не было в войнах наших с варварами. Только бы выиграть время, только бы выиграть. Я усыплю бдительность Святослава, всё брошу на это, во что бы то ни стало.
Иначе смерть! Я в это время буду готовиться к самой отчаянной схватке. Я сделаю на этот раз все, чтобы руссы - эти дикие наглецы, почувствовали раз и навсегда силу нашего оружия и забыли бы к нам дорогу.
Его слова были обращены к паракимонену, только его одного он признавал равным себе по уму.
Василии ответил невозмутимо:
– Нам, владыка, мстит не только наша заносчивость и самомнение, проявленные покойным Фокой, но также всеобщее бездонное невежество относительно всего того, что касается варварского мира, который нас окружает. Варвары - для нас только низшая порода людей. Однако она, эта низшая порода, сокрушила Рим и грозит гибелью Второму Риму. А мы даже языка варваров не знаем и когда ищем соглядатаев для засылки в стан противника, то опять же обращаемся за помощью к болгарам или к тем же руссам, состоящим у нас на службе. А варвары, усвоившие наши нравы и язык, легко сходят у нас в столице за ромеев. Вот она, наша хвалёная дипломатия.