Князь ветра
Шрифт:
Жена, подсев к Ивану Дмитриевичу, гладила его по руке. Он плакался:
– Целый день на службе, ни минуты свободной. Бегаешь как собака. А придешь домой…
– Такой возраст, ничего не поделаешь, – говорила жена. – Терпи. Это пройдет.
Внезапно она сменила тему:
– Как по-твоему, если я экономлю на прислуге, имею я право одеваться у хорошей портнихи?
– Конечно, конечно.
– Мне посоветовали одну очень хорошую. Я к ней уже неделю хожу, тут недалеко. Меня, правда, предупреждали, что она позволяет себе развязность в обращении с клиентками, и это так и есть, но руки у нее действительно золотые, Сегодня я убедилась, что
– Кто такая Нина Николаевна?
– Нина Николаевна с третьего этажа. Жена Павла Семеновича. Иван Дмитриевич поглядел на часы. Не так поздно, можно взять извозчика и через полчаса быть в Караванной. Не терпелось понять, что же появилось там такое, чего раньше не было, или исчезло из того, что было. Да и с вдовой хотелось поговорить сегодня же..
– Я была у портнихи, а ты даже не поинтересуешься, что я себе сшила, – укорила жена.
– Ну, что? – покорно спросил Иван Дмитриевич.
– Не скажу. Сам угадай.
– Платье?
– Нет.
– Блузку?
– Блузки мне вообще не идут, я их никогда не ношу. Столько лет живешь со мной, мог бы и знать.
– Шубку, может быть?
– Ты такой богатый, что можешь позволить мне иметь две шубки? У меня еще и старая хороша.
– Тогда не знаю.
– Быстро ты сдаешься. Давай-давай, спрашивай.
– Что-нибудь из белья?
– Уже горячее.
– Так из белья или нет?
– Нет.
– Сдаюсь. Больше ничего на ум не приходит.
– Я сшила себе капотик для спальни, – объявила жена. – Помнится, ты всегда мечтал, чтобы у меня был такой капотик. Вышло совсем недорого и очень нарядно. Прелесть! Тут– так, тут – вот так, – показала она, бегая пальцами по груди и по бедрам, – а под ним… Понимаешь?
Иван Дмитриевич с умным видом кивнул. Он слушал ее вполуха, прикидывая, как бы вырваться из дому, но при этом избежать скандала. Задача была не из легких. В последнее время жена требовала к себе больше внимания, хотя его былая страсть к ней улеглась, отношения вошли в то тихое русло, плавание по которому всякая начинающая стареть женщина воспринимает на первых порах как трагедию. Жене по-прежнему хотелось всего сразу – и ангельской любви, и долгих проникновенных разговоров о том, в какой из соседних лавок говядина дешевле, и чтобы он ей бесконечно доверял, но одновременно ревновал, а потом каялся и, как в молодости, приставал к ней с объятиями, когда она неприбранная, в одной рубашке ходит с утра по квартире, что давно уже не пробуждало в нем никаких чувств, кроме раздражения от ее неаккуратности. Она требовала от него и юношеской робости, и животной похоти, причем в достаточно прихотливых пропорциях, а Иван Дмитриевич, выматываясь на службе, стал тяготеть к более простым вариантам. В итоге жена решила, что он к ней охладел. Теперь она вечерами обшаривала его карманы в поисках записки от любовницы, украдкой обнюхивала его белье, дулась по пустякам, а накануне месячных, когда ее жалость к себе достигала высшего градуса, устраивала дикие сцены с царапаньем щек, битьем посуды и проклятиями в адрес умершей десять лет назад свекрови, которая будто бы всегда ее ненавидела. Ванечка на то и рассчитывал.
– Под ним совсем ничего, этот капотик надевается на голое тело, – игривым шепотом закончила жена, не веря в его догадливость. – Как ты когда-то мечтал.
– Ты все помнишь.
– Я-то помню…
Иван Дмитриевич обнял ее, дождался, пока она перестанет кокетничать и прильнет к нему, и лишь тогда, нежно покусывая ей ушко, шепнул:
– Смертельно не хочется никуда от тебя уходить, но надо.
Она отстранилась:
– Куда это на ночь глядя?
Его объяснения, что есть одно важное дело, были выслушаны не с обидой, как когда-то, но и без того скорбного фатализма, в который жена впадала теперь при такого рода известиях, прежде чем впасть в истерику. Из кармашка на юбке она достала маленькое зеркальце.
– Посмотри, на кого ты стал похож. На тебе же лица нет! Похудел, избегался.
Он посмотрел. Морда как морда, разве что бакенбарды пора подстричь.
– Что, не нравится? – злорадно спросила жена. – А мне, думаешь, нравится на тебя такого смотреть?
– Но я себя прекрасно чувствую!
– До поры до времени. Я, Ваня, не хочу тебя пережить. Встревожившись, Иван Дмитриевич пристальнее вгляделся в
свое отражение.
– Неужели я так плохо выгляжу?
– Краше в гроб кладут. Я уж молчу, что утром у тебя опять изо рта пахло. Тебе не двадцать лет, пора всерьез подумать о своем желудке.
– Хорошо, но сейчас я должен идти.
Целуя жену, но не вполне понимая, что именно требуется ей в данный момент, Иван Дмитриевич постарался вложить в поцелуй как можно больше самых разнообразных чувств – от признания собственной вины до преклонения перед ее женской мудростью, от сыновней почтительности до желания немедленно обладать ею прямо на обеденном столе.
– Обожди, – растаяв, жарко шепнула она, – я провожу тебя в моей обновке.
Когда через десять минут он спускался по лестнице, а жена стояла над ним на площадке, у перил, вся в розовой пене кружев и бантиков, капотик неожиданно распахнулся, как бы невзначай задетый ее рукой. Под ним не было ничего, кроме обещания скорого блаженства.
6
В комнаты его не пригласили, вдова сама вышла к нему в переднюю. Это была брюнетка лет под сорок, еще привлекательная, с известного типа фигурой, напоминающей смычковый или щипковый музыкальный инструмент. Стройная талия круто переходила в пышные бедра, которыми она могла бы гордиться, будь ноги подлиннее.
– Поймите же, – сказала вдова, выслушав соболезнования Ивана Дмитриевича и не предлагая ему сесть, – я не в том состоянии, чтобы меня допрашивать. Здесь уже побывал ваш помощник, буду признательна, если вы отложите разговор до завтра.
– Мой помощник?
– Так он мне представился. Забыла фамилию.
– Я никого к вам не посылал. Как он выглядел?
– Молодой человек в очках, довольно интеллигентный, но нахальный. Не успел войти, как начал расспрашивать меня про череп, который он днем углядел в моей комнате через замочную скважину. Я его выгнала.
– Череп? – Иван Дмитриевич сделал вид, будто не понимает, о чем речь. – У вас дома есть череп?
– Да, есть.
– Чей?
– Какого-то монгола, но у меня только нижняя его половина.
– А где верхняя?
– Осталась в Монголии. Там из нее сделали ритуальную чашу, так называемую габалу. Такие чаши используются в буддийских храмах для совершения некоторых магических процедур. Я уже объяснила вашему помощнику, что мой покойный свекор был русским консулом в Урге и привез оттуда этот череп. Он купил его в каком-то монастыре, а позже подарил мне.
– Чудесный подарок для молодой женщины.
– Представьте себе, да. Монголы считают, что если верхняя часть черепа годится для габалы, то нижняя приносит счастье.