Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)
Шрифт:
Там, где только что полыхал свет, проступали тесаные каменные глыбы – грязно-серые, шершавые, массивные, намертво сцепленные друг с другом уже не столько крепящим раствором, сколько временем и собственным весом. Срастающиеся плиты постепенно душили и вбирали, втягивали в себя голубовато-белый разрыв.
Прошло еще несколько мгновений. Князь-горбун уже держал руки не раскинутыми в стороны, а прямо перед собой. И неумолимо сводил их все ближе и ближе. Так, наверное, хлопают в ладоши, находясь в густом киселе.
От сияющей бреши в стене, через которую проскочили два всадника, теперь
Сплошная кладка, незыблемая и неподатливая, как скальная порода, сомкнулась окончательно. Проход в никуда закрылся. Или выход из ниоткуда.
Князь вытер пот со лба. Бросил через плечо:
– Ну, здравствуй, что ли, Тимофей.
И лишь потом повернулся.
– Здрав буди, княже, – Тимофей едва расслышал собственный голос. Слова с великим трудом протискивались сквозь пересохшие губы.
Глава 7
Тихонько шипели и потрескивали диковинные бездымные факелы. Плясали по стенам тени и огненные блики. Нерешительно переминался с ноги на ногу Бельгутай с обнаженной саблей в руке. Настороженно косилась на горбатого князя степная лошадка. Затих, испустив последний вздох, верный гнедок Тимофея. Пленник, пришедший в себя, – и тот оставил тщетные потуги освободиться. А Тимофей все беззвучно открывал и закрывал рот, не зная, что еще сказать.
Угрим вышел из ниши. Невысокий от природы и выглядевший еще более низким из-за горба, переломившего хребет, он едва доставал макушкой до груди Тимофея. Но слабым или немощным князь-волхв не казался: наоборот, от его кряжистой сутулой фигуры веяло особой колдовской мощью – исконной, древней, твердой и несокрушимой, как кремень.
Факелы осветили худощавое лицо Угрима – непривлекательное для юных дев, но внушающее уважение и почтение мужам, знающим жизнь и людей. Нос со столь же явственной горбинкой, как нарост на спине. Умные, чуть насмешливые глаза. Черные зрачки – будто капельки смоли в молоке белков. Густая борода. Из-под собольей шапки выбивались длинные седеющие волосы. Уж который год седеющие, но не седые. Истинный возраст князя трудно было определить. Прочесть его мысли было невозможно.
Цепкий взгляд горбуна ощупал Тимофея с ног до головы.
– Рад тебя видеть, – произнес Угрим. Сказано это было таким тоном, будто князь только вчера расстался с Тимофеем.
– А уж как я рад! – с усилием выдавил из себя Тимофей. – Но позволь, княже… где мы?
– В Острожце, – хмыкнул Угрим. – Где же мне еще быть-то?
– Так это… – Тимофей еще раз огляделся. Растерянно и непонимающе. – Это… вот…
– Под детинцем мы, Тимофей, под детинцем, – с усмешкой пояснил князь. Но этим лишь сильнее запутал.
– Нет таких подвалов под детинцем, княже, – осторожно заметил Тимофей.
– Есть. Эти подземелья расположены ниже, под подвалами. И прежде знать тебе о них было ни к чему, – Угрим предпочел пока ограничиться краткими и маловразумительными ответами.
Взгляд князя скользнул по Бельгутаю, по связанному пленнику…
– Я смотрю, ты не один, – Угрим сменил тему разговора. – Со товарищи…
Замечание не звучало как вопрос, но Тимофей воспринял его именно так.
– Этот, который с саблей, – ханский посол, – объяснил он. – Я при нем толмачил. А вот что до второго бесермена, тут мне сказать нечего, княже. Дерется он знатно. Ловок, как кошка, скользок, как угорь, быстр, как кречет. Вот и все, что о нем знаю. Он у Феодорлиха умыкнул одну вещицу, прямо из императорского замка вынес и…
– Где? – резко оборвал князь.
– Что где? – не сразу понял Тимофей.
– Похищенное где?
– Не знаю, княже. При нем было только это вот…
Тимофей шагнул к своему мертвому коню, вынул из седельной сумы заплечную котомку пленника.
И полонянин вновь удивил. Черный бесермен дернулся – резко, сильно. Немыслимым образом вывернул суставы, сдирая кожу и собственной кровью смачивая тугие узлы. Выскользнул из пут. И вот уже свободна одна рука, а вот – и вторая. Вырваны из петель ноги. Веревки падают на пол. Пленник привстает, готовясь к прыжку…
– У-у-у, крысий потрох! – Тимофей отбросил суму и схватился за меч, не зная еще, рубить ли треклятого бесермена насмерть или вновь попытаться скрутить.
Бельгутай тоже поднял саблю.
Но князь-волхв опередил их обоих. Угрим всего лишь повел ладонью по воздуху и…
Испуганно заржала, шарахнувшись в сторону, лошадка Бельгутая.
Тимофей тоже невольно отшатнулся назад, когда из сводчатого потолка прямо над головой пленника вдруг выдвинулся каменный зуб. Миг – и зуб этот с сухим хрустом прикусил темную фигуру, Однако серая шершавая масса не смяла человека в лепешку, а лишь прижала его к полу. Растекшиеся, будто расплавленный воск, глыбы охватили руки, ноги и бока полонянина, облекая того в тесную каменную клеть.
Из бугрящихся валунов осталась торчать только голова. Лицо пленника побагровело, налилось кровью – то ли от тяжести, навалившейся снаружи, то ли от бессильной злобы, распирающей изнутри. На князя и Тимофея смотрели узкие ненавидящие глаза.
Смотреть и испепелять взглядом – вот, собственно, и все, что оставалось теперь замурованному заживо бесермену. Даже шевельнуть пальцем было не в его власти. Колдовские оковы из камня – это не веревки. Из таких оков не выскользнешь.
Впрочем, не только полонянин лишился возможности двигаться. Застывший от изумления Бельгутай тоже был сейчас подобен каменному столбу. Да и сам Тимофей чувствовал себя так, будто его со всех сторон обложили неподъемными валунами: ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Дела! Ничего подобного от своего князя он не ожидал. И не догадывался даже, что Угриму по силам этакое.
– Ну? И чего пялишься, как на диво-дивное? – недовольно окликнул его Угрим.
Тимофей с трудом сглотнул вставший поперек горла ком. А разве нет? Разве не диво? Не дивное разве?
– Так… это… того… – прохрипел он. – Не знал я, княже, что ты на такое способен!
Горбатый волхв усмехнулся.
– Не каждому в этом мире ведом предел своих собственных возможностей, а уж чужих – и подавно. Ладно, хватит глазами хлопать. Показывай, что в суме.