Княжич Юра
Шрифт:
Эти мысли вспышкой проносились в голове, пока я летел вниз. В этот раз, не как в прошлый — как придётся, а конкретно: вытянувшись в струну, выкинув руки вперёд, спрятав за ними голову, и чётко наложив ладонь на ладонь. Ведь прыгнул сам, а не как тогда — был выкинут непонятно кем без подготовки и времени на то, чтобы начать соображать.
Страшно? Двадцать метров — это же вдвое больше стандартной прыжковой вышки, той, с которой проводят Олимпийские соревнования. Правда, это ещё не та высота, прыжок с которой означает однозначную смерть при вхождении тела в воду, как при тех же 60+ метрах, когда смерть наступает не столько из-за «бетонизации» водной поверхности, сколько из-за того,
Однако, и там выживают. Очень мало, очень редко. Практически на уровне статистической погрешности, но выживают. Здесь же: всего двадцать с чем-то… Вон, есть такой вид спорта «хай-дайвинг», так там в прыжках с двадцати семи метровой вышки соревнуются на постоянной основе. И ничего — живые. Ещё какие-то кульбиты в полёте делать успевают… Правда, они профи. Не один год тренируются. Но…
Так, страшно мне было прыгать?
Нет. Не было. Прыгать с моста не страшно, когда сзади в тебя стреляют из автоматов и бегут с битами и монтировками озверевшие зомби. Да ещё и после того, как уже минут пять на пределе сил за жизнь свою борешься. Тут уже страха вообще, как такового нет. Страх бы появился, будь у меня хоть полминутки паузы. Время на то, чтобы подумать. У меня такого не было. Я действовал. И действовал непрерывно. По наитию и по ситуации. В режиме «реального времени».
Так что, страшно не было. Не было времени бояться. Я двигался. Может, оттого и прыжок получился «чистым». Почти без брызг и сопротивления.
Удар о воду, конечно, был. Но больно не было. Организм был настолько переполнен адреналином и другими стрессовыми гормонами, что был словно обколот сильнейшей анестезией. Да и физические кондиции далеко перешагнули все свои обычные пределы, перейдя в то чудесное состояние, про которое так любят писать журналисты. То самое, в котором хрупкая женщина поднимает бетонную плиту, чтобы спасти ногу своего маленького сына или толстяк подтягивается семнадцать раз на заборе, спасая уже свои ноги от прыгающего внизу остервеневшего бойцовского пса.
Пожалуй, только этим я могу объяснить то, что и «чисто» в воду вошёл, и успел вдохнуть непосредственно перед входом, и грести начал сразу, как кончилась инерция погружения, и то, что грёб, грёб и грёб… а потом ещё грёб. И ещё грёб. И ещё грёб. И ещё…
Хотя, наверное, моей собственной заслуги в том, что я-таки спасся, нет. Или её критически мало. Мне опять повезло. Повезло, что в этот момент внизу проплывала баржа. И повезло, что упал я всё-таки в воду недалеко от неё, а не на неё… И умудрился её догнать за те секунды, что грёб на пределе и за пределами сил своих, и сил человеческих.
Я вынырнул там, где с моста меня было уже не видно. Возле самого борта баржи. Да ещё и там, где смог уцепиться за какой-то трос, намотанный на какой-то большой рогатый штырь с торца этой баржи. С противоположного от толкающего эту баржу катера.
Уцепиться и удержаться. А потом ещё залезть по этому тросу наверх… В общем, фантастика. Бэтмен и Тарзан отдыхают… Но, «жить захочешь — не так раскорячишься».
А
Было.
И даже больше того, о чём я успел подумать. Не только автоматчиков стоило бояться. Не только… За мной, в воду, с моста прыгали люди. Один за одним. По двое, по трое, по пятеро сразу. Без сомнений и колебаний.
Из-за дальности я не мог разглядеть их лиц, но почему-то уверен — они были перекошены всё теми же страшными гримасами ненависти, что и там, на мосту сверху.
Они прыгали, падали, разбивались, тонули, но той злой и безжалостной воле, что гнала их вперёд и вниз, было плевать на это. Ведь кто-то выплывал. И эти выплывшие начинали плавать вокруг, поджидая и выискивая меня.
А когда таких пловцов стало слишком много, настолько, что я теоретически мог бы среди них затеряться, сверху, с моста послышались выстрелы тех самых ППС-ников, которые без всякой жалости и пощады стали расстреливать вообще всех, кто плавал…
Я, наверное, уже никогда не забуду этого зрелища. Этого шока. Этой совершенно бесчеловечной и бессмысленной жестокости…
* * *
Я лежал на той же самой койке, в той же самой больнице, что и прошлый раз. Лежал и тыкался в свой телефон. Смотрел, сколько ещё в Москве мостов, с которых я не прыгал. Ещё не прыгал… Выходило, что много. Только над Москвой-рекой их тридцать пять. На двух я уже «отметился». Осталось тридцать три… И это, если не учитывать Яузу и другие реки поменьше…
Не слишком обнадёживающий факт. Хотя, опять же — как посмотреть. Ведь, если взглянуть на ситуацию так, что я не умру, пока с каждого из них не прыгну, то это получится более, чем оптимистичный прогноз! Даже, я бы сказал — жизнеутверждающий. В нынешней-то обстановке…
Хоть что-то… жизнеутверждающее.
Полчаса назад меня закончил допрашивать следователь из Питера. Из Имперской СБ. Следователь с очень широкими полномочиями. Мне про это потом, после его ухода, Борис Аркадьевич рассказал. Да — допрос проходил в его присутствии. И в присутствии всё той же Разумницы из СБ Долгоруких. Всё ж — я член Княжеской Семьи. Сын Князя. Хоть и номинальный. Никак нельзя без соблюдения формальностей…
Почему Имперский следователь, а не только москвичи? Потому, что дело уж очень громким вышло. Слишком много людей погибло. Серьёзный резонансный теракт вышел. Ведь Маверик же ещё следы потом заметал, чтобы самому уйти из того ада, который он там устроил. Как? Просто, грубо и… эффективно. Приказал водителям всех грузовых машин, что там остановились, а я напомню — транспорт в этой Москве, в основном, именно коммерческий, то есть, грузовой и грузо-пассажирский, поджигать баки своих машин.
А там ведь и пара бензовозов затесалась, и цистерна с каким-то химреагентом, и самосвалы с зерном, и фура с аммиачными удобрениями… В общем, жахнуло знатно. Мосту досталось. У пожарных и МГЧС работы оказалось много.
А Маверик, гнида, ушёл. Ещё и ни на один регистратор не попасть умудрился. Точнее, может он и попал, да только водители, что на том мосту были, прежде чем поджигать баки, сначала регистраторы свои вырывали, ломали и бросали в воду… А потом умирали сами. Кто от взрывов, кто от огня… кто в драках между собой. В драках насмерть…
В результате, во всей той мясорубке и том хаосе, что разразился на Крымском мосту, единственным живым свидетелем, способным что-то связное поведать, оказался я. Единственным, кто мог предложить сколько-то рабочую версию того, что там произошло и из-за чего. Версию, которую будут ещё проверять и проверять.