Княжич

Гончаров Олег

— Так, — ответил Игорь.

— А если так, — Асмуд встал, огладил усы и поднял любимый, одетый в серебро, турий рог, который стащил у отца своего, Конрада Хитрого, когда еще совсем мальчишкой сбежал из родного фьорда вместе с Хререком и его ватагой в далекую Гардерику, — послушайте, други, меня… вашего старого глупого воеводу.

Притих пир, и старик продолжил:

— Много тут здравиц было сказано. И в честь конунга нашего, — кивнул он на Игоря, — ив честь Перуна Громовержца, предводителя воинства небесного, покровителя всех, кто в руках оружие держать

умеет. И в память о соратниках наших, которые по землям разным головы сложили. Только забыли мы хозяевам этого честного пира должное отдать. — Он бросил быстрый взгляд на кагана, заметил, как того передернуло, усмехнулся. — Хозяевам, которые не поскупились на угощение и питье, оказав нам почтение и обещавшим щедрый благодар. За хозяев! — и выпил стоя.

А потом, когда дружина крикнула здравицу и выпила, сел и тихо, чтобы слышал только Игорь, добавил:

— Точно не твоя дружина, конунг, пирует, а князя Древлянского.

Игорь от этих слов взвился, словно ужаленный. Потом спохватился и сказал, стараясь выглядеть спокойным:

— Мы за хозяев пьем, а самих хозяев нет возле нашего стола. Негоже так. Эй! — крикнул он отрокам древлянским, подносившим еду и питье: — Где княгиня Беляна? Отчего она нам глаз не кажет? Точно и не гости мы, а злые недруги. Ну-ка, позовите ее сюда!

— Ласки просим, пресветлый князь, — склонил голову Путята, переодетый в стольничего. — Занедужила княжна Малуша. Видно, когда войско ваше встречала, ветерком ее прохватило. Княгиня Беляна княжну на Святище понесла. Знахарь наш Белорев с князем Малом по надобности отлучился. Но, на счастье, ведун Гостомысл искусен не только в общении с богами, но и знает, как хвори гнать. Вот княгиня и…

— Говоришь много, — оборвал его Игорь. — Я тебе сказал, чтоб ты позвал ее? Так зови! — рявкнул он так, что зазвенел уже почти пустой ромейский кувшин.

Спиной почуял Путята, как напряглись отроки. Только пальцы в кулак сжал, спокойно, мол, не пришло еще время. Поклонился кагану Киевскому и пущенной стрелой вылетел из палаты.

Быстро сбежал болярин по широкой дубовой лестнице. Выскочил на стогнь. Столкнулся с Яруном, который бочонок с медом пьяным в детинец тащил, крикнул на бегу:

— Готовы будьте!

Прошмыгнул мимо пирующих на площади ратников Полянских. Мимо ярких костров. Мимо дударей и гусельников, которые старались вовсю, веселя народ. Мимо пляшущей и хохочущей руси. Вырвался из цепких объятий захмелевшего русина, который хотел и его плясать заставить. Задержался у городских ворот, где стояли на страже Асмудовы варяги. Объяснил им быстро, что его за Беляной Ингварь послал. Подпалил у сторожки факел. Выбрался из Коростеня и бросился к Святищу.

Беляну и вправду здесь нашел. Только болезнь Малуши была предлогом. Княжна уже давно вместе с Гостомыслом, послушниками и двумя надежными отроками переправлена на другой берег Ужа и схоронена в лесном тайнике. Остальных чад и баб вывезли еще накануне. Береженого, как известно, и Даждьбог бережет.

Княгиня молилась. Она воскурила на алатырном камне духмяные травы.

Отрубила голову вороне. Окропила ее кровью подножие идола Даждьбога. И теперь сидела на маленькой скамеечке, прислонившись спиной к шершавой коре огромного дуба.

Говорили, что дуб посадил сам Покровитель, когда отдавал древлянам в вечное владение эту землю. А Богумир-прародитель с дочерью Древой тот дуб взрастили. И теперь корни этого дуба по всей Древлянской земле проросли, скрепляя воедино и землю, и бор, и реки, и людей.

Сидела княгиня, погруженная в свои мысли. Говорила о чем-то с Даждьбогом. То ли о муже расспрашивала, то ли жаловалась на свою нелегкую долю, то ли совета просила.

Неподалеку, чтобы не мешать требе, стоял Смирной. Он был приставлен к Беляне Путятой. К нему-то и подбежал молодой болярин. Затушил факел. Взглянул на княгиню и отвел глаза.

— Как она? — шепнул он.

— Держится, — тихонько ответил Смирной. — Я думал, хуже будет.

— Ты уж побереги ее. — Путята сжал руку отрока. — Как начнется, ее в охапку — и на тот берег.

— Ты за нее не переживай. Я скорее костьми лягу…

— Не надо костьми. Здраве будь. За нас. За всех, если что… а ее береги.

— А скоро ли?

— Вот-вот зелье подействует. На стогне уже дуреют все. В пляс пускаются. Потом плакать начнут. А уж потом…

— А в детинце?

— Там еще держатся. Видать, мало Ярун им насыпал. Или здоровы пить варяжины. Ладно, прощай.

Они обнялись. Путята в обратную дорогу собрался, да только не ушел.

— Болярин, — услышал он голос княгини, — вы чего там задумали?

— Да нет, — смутился Путята. — Ничего, княгиня.

— Так, — сказала она. — Выкладывай.

— Что?

— Все.

Путята вздохнул. Потупил глаза. А потом улыбнулся и выпалил:

— Сейчас мы Ингваря резать будем. И всех людей его порешим.

Беляна остолбенела.

Путята быстро поклонился ей в пояс и рванул к Коростеню.

— Стой! — задохнулась княгиня. — Смирной, догони его!

Отрок не двинулся с места.

— Властью, возложенной на меня, приказываю! — рассердилась Беляна. — Догони его и верни.

Смирной настырно покачал головой.

— Даждьбогом тебя заклинаю, — прошептала княгиня. — Верни Путяту. Он же себя и нас всех погубит. Прошу. Верни.

Смирной подумал немного и припустил вслед за болярином.

Несколько долгих мгновений княгиня оставалась одна. Потом послышались шаги, и появились Путята со Смирным.

— Хвала Даждьбогу! — облегченно вздохнула Беляна.

— Ласки прошу, княгиня.

— Давай рассказывай. Что вы там удумали? Путята замялся.

— Зелье мы им в питие подмешали, — сказал Смирной.

— Что за зелье? Где вы взяли его? — Княгиня не на шутку рассердилась.

— Зелье, которое на время разума лишает. — Болярин переминался с ноги на ногу, точно молодой телятя. — Еще в онадышное лето я, когда в послушниках ходил, от Белорева состав узнал. Одна мера дурмановых семян, две меры мухоморов сушеных, истертых в пыль…

— Это яд? — испугалась Беляна.