Княжья служба
Шрифт:
Лихо! Протока поросла камышом, вода почти стоячая, заметить с реки – невозможно. Пешком пошел к избе, стараясь не наступать на сучья. Охранник наверняка на посту и не дремлет. Пока шел – раздумывал, почему мешки возят на тачке, а не конной повозкой? Ответ нашелся быстро – лошадь с телегой не укроешь, надо каждый раз отводить домой, к тому же лошадь оставляет кучи навоза и требует пусть узкой, но дороги. А на тачке – между деревьями протиснулся, и все дела, ежели каждую ездку с мешками немного менять путь, то даже колеи не останется. Продумано все – явно во главе
Я снова обошел избу сзади, приник к глухой стене и после некоторых колебаний все-таки просунул голову сквозь стену. Комнат в избе не было, одно большое помещение. Освещалось помещение колеблющимся светом нескольких масляных светильников и небольшим горном. Меня никто не заметил – относительно светло было только у горна, а глухая стена избы тонула в потемках. Зато мне было все хорошо видно, как на сцене. Вот подручный достал щипцами из горна маленький кружочек, уложил его в наковаленку с углублением, кузнец положил сверху железный кружок-чекан на длинной ручке, кивнул подручному, и тот кувалдой ударил по чекану. Наковаленку перевернули, и в деревянную бадейку выпал желтоватый кружочек. Подручный засмеялся – еще одна копейка готова.
– Цыц, закрой рот, давай работать. Нам сегодня всю бадейку наполнить надо, вишь – только дно едва прикрыли. Вот скажу Ефиму, что ленишься, – живо кнута получишь!
– Что ты, что ты, Гаврила, помилуй тя Бог. Я ничего, я работаю.
И споро подхватив новую заготовку, положил ее на наковаленку. Кузнец отработанным движением наложил чекан, удар кувалды – и новая монета летит в бадейку. Хм, я прикинул – на одну монету уходит около полутора минут, добавим время на короткие передышки – где-то около двух минут монета, за час – тридцать штук, за ночь – двести пятьдесят-триста штук. Надо же: станка нет, все вручную, а производительность – будь здоров. А если у этого неизвестного мне Ефима такая кузня не одна? Надо быстрее сообщить мытарю, пусть городской посадник со стражею возьмет этих субчиков за работой; попытает палач немного – выдадут Ефима, а может быть, ниточка и дальше потянется. Я свою работу сделал. И надо поторапливаться, через две недели работа может остановиться из-за зимы.
Отойдя от избы, я взял под уздцы коня, пешком отошел подальше, вскочил в седло – и в Псков. Пусть и есть где-то другие кузницы, вполне вероятно, но кончик веревочки – вот он. Ухватись за него и разматывай дальше.
Издалека были видны редкие огоньки в Пскове, да слышен шум трещоток квартальных сторожей. Оставив коня у кузнеца, прошел сквозь каменную стену.
В темноте с трудом нашел дом мытаря, забарабанил в окошко:
– Никодим!
Окно распахнулось, выглянула чья-то помятая бородатая рожа.
– Чего по ночам спать не даешь? Пошел отсюда, а то собак спущу.
– Никодима позови, важное дело.
– Дела днем решать надо, ночью люди спать должны.
– Зови, твою мать, а то сейчас сам в окно залезу!
– Не надо лезть, – раздался голос Никодима, – я уже и сам проснулся. Кто это людям отдохнуть не дает? По какому такому делу? – Выглянув в окно и увидев меня, коротко бросил: – Заходи.
За дверями загремели запоры, дверь распахнулась. Я вошел, и бородатый сторож бросил в спину:
– Ходють и ходють, даже ночью покоя нет от них.
Никодим подхватил меня под локоток и из сеней проводил в кабинет. Мы уселись, и он бросил:
– Говори, я думаю – попусту ночью будить не стал бы. Что случилось?
– Я кузню нашел, где лживые монеты чеканят!
С минуту Никодим хлопал глазами, видно спросонья не сразу дошло. Осипшим голосом спросил:
– Где?
– Как я и думал – на Шелони, недалеко от Порхова; протока там хитрая есть и избенка в лесу. Кузнеца Гаврилой зовут – больше узнать ничего не успел, решил тебе доложить.
– Это правильно, надо брать мерзавцев. Они там?
– Думаю, до утра будут там. И еще – суденышко видел, на него мешки с монетами грузили, только ушло суденышко. Через две недели хозяин обещал вернуться за новой партией – вроде как последняя ходка, реки от мороза встанут.
– Молодец, за несколько дней многое узнал, самое главное – гнездо нашел. Это сколько верст от Пскова?
Я мысленно прикинул:
– Да с пятьдесят будет.
– Ого!
– Работают они только по ночам, днем их там нет, вот к ночи и надо добраться.
– Сейчас к посаднику нас не пустят, не того мы полета птицы, чтобы нас в любое время пускали.
Мытарь поднялся с кресла, стал расхаживать по комнате, что-то обдумывал. Изредка он бросал на меня косые взгляды. По спине пробежал холодок, не понравились мне его взгляды, было в них нечто такое… Так смотрит убийца на жертву. Когда он повернулся ко мне спиной, я вытащил нож и лезвием сунул в широкий рукав кафтана. Со стороны ничего не видно.
– Ты сам их монеты в руках держал ли?
– Нет, но видел, как их чеканят.
Никодим облегченно вздохнул:
– Ну вот, а ты собирался посадника будить. Вот спросит он тебя – такие ли монеты делают? Что ты ответишь?
– Да говорил же кузнец с подмастерьем о монетах. Ежели не лживые деньги, чего им по ночам скрываться, тайно все на корабль грузить?
– Это еще не вина, может быть – они украшения для подвесок, что девушки носят, печатают? Ну-ка, подойди сюда, к столу.
Никодим разложил на столе карту, очень похожую на ту, что он мне дал. Подвинул масляный светильник ближе, бросил:
– Покажи, где это.
Я подошел, левой рукой показал место.
– Хм, верно.
И я краем глаза уловил движение. Поскольку я уже внутренне был готов к тому, что Никодим нападет на меня, резко отшатнулся и в ответ ударил его ножом по руке – до груди или живота я не дотягивался.
Никодим удивленно взглянул на свою руку:
– Шустер! Только из дома ты уже не выйдешь, слишком много успел увидеть и узнать. – Крикнул: – Заходите!
В комнату ввалились два амбала. В руке одного была увесистая гирька кистеня, другой держал здоровенный мясницкий нож.