Кочевники поневоле

Гелприн Майкл

– Постой! – Курт ужаснулся. Он внезапно понял, что всё, всё что было, и смерть близких, и измена Снежаны, и его благородно-идиотский поступок, всё отошло на второй план перед тем, что он сейчас услышал. – Ты что же, хочешь сказать, вы, если выиграете войну, не остановите круг? А как же то, что вы со Снежаной втолковывали мне? Я наизусть помню её слова: «У нас лишь одна надежда – остановиться, прекратить, прервать бесконечную гонку по кругу». Я верил в это. А теперь! Что же теперь?

– А теперь изменились обстоятельства, – ответил Медведь жёстко. – Теперь пускай жирные июльские свиньи думают, как скинуть ярмо и не подохнуть с голоду на

откочёвке. Это занятие как раз по ним, ты не находишь? Ладно, парень. Нце скоро взойдёт, и начнётся атака. Как только её отобьём, будет переформирование, и добровольцы уйдут на восток. Мы с тобой в их числе. А сейчас пойдём, парень, нас ждут на позициях.

– Медведь. – Курт поднялся, теперь он глядел на бородача в упор. – Это тебя ждут на позициях. Выигрывать войны нужно тебе. Тебе и твоим людям. Мне – нет. Я свою войну проиграл.

Курт повернулся и двинулся на выход. Выбрался из землянки наружу, тяжело ступая, побрёл куда глядели глаза. На востоке загрохотало – там начинался новый день войны и новая атака. Курт огляделся, прямо перед ним был полевой лазарет, женщины на носилках перетаскивали раненых. Курт подошёл ближе, долго стоял, разглядывая больничную суету и корёжась от доносящихся из лазаретных палаток вскриков и стонов. Ни одного ходячего мужчины он не заметил.

На западе грохнуло раз, другой, третий, затем разрывы пошли сплошной чередой. Курт, застыв, вслушивался в звуки канонады. Там, на позициях, сейчас готовились отразить атаку. Курт медленно побрёл навстречу разрывам. Ускорился. Затем побежал. На позиции он подоспел, когда артобстрел уже закончился. Там ему выдали винтовку, оставшуюся от убитого накануне январита, и отправили на передовую. Атака была вялой, нападающие рассыпались цепью, но, встреченные огнём, залегли и, постреляв, откатились назад. Подошли Глеб и Иван, хлопали Курта по плечу, неумело сочувствовали. Он отмалчивался или отвечал невпопад. Через час после заката Нце Курт с партией добровольцев ушёл на восток.

Глава 19

Апрель. Франсуа

– Любой ценой, – пробираясь по траншее, связывающей окопы второй линии обороны, повторял Ларс Торнвальд. – Выстоять надо любой ценой.

С первой линии обороны, сужения, образованного скалами Чёртова ущелья, февралитов выбили четверо суток назад. Горловину ущелья размолотили артиллерийским огнём, скалы рухнули, завалив горловину обломками, и обороняющиеся отступили в окопы, отрытые в двух милях западнее.

Торнвальд поравнялся с Франсуа, похлопал его по плечу и двинулся дальше.

– Выстоять надо любой ценой, – донёсся из смежного окопа его голос.

Франсуа устало пожал плечами. Дожить до завтра он не рассчитывал. Вчера в этом окопе их было пятеро, сейчас в строю остались лишь они с Бьёрном. Тот, зубами скрежеща от боли, пытался правой рукой удержать на весу левую, простреленную в двух местах и кое-как замотанную тряпкой.

Вчерашняя атака началась с артподготовки. Снаряды и мины почти час утюжили передовую и выкосили треть личного состава, а потом наступила тишина, и Франсуа, вывалив винтовку на бруствер, молился, чтобы не пришлось стрелять в своих. Создатель, однако, не услышал блудного своего сына, бывшего лейтенанта боевого кочевья апреля, а может, создателю было не до него. Так или иначе, когда первая волна атакующих хлынула из леса на разделяющее позиции поле и, неприцельно стреляя на ходу, по нему покатилась, Франсуа различил наступающих в авангарде апрельских солдат.

Уцелеть

лейтенанту удалось именно поэтому. Сначала, когда предназначенная ему пуля, выпущенная сержантом Артуазом с десяти шагов, ушла в сторону. И потом – в рукопашной, когда уже занёсший над головой саблю Дюжарден в последний момент отвёл руку.

Они оба лежали сейчас в тридцати шагах – застреленный Артуаз и заколотый подоспевшим январитом Дюжарден, так и не успевший вторично взмахнуть клинком.

– Трое суток, – прохрипел, кривясь от боли, Бьёрн. – Легко сказать, продержаться трое суток. Кто здесь останется к тому времени?

Франсуа кивнул. Вчера, едва отбили атаку, Ларс Торнвальд сказал, что через трое суток у них будет оружие. Откуда оно возьмётся, Ларс не знал или скрывал, но ходили слухи, что оружие должен доставить инопланетный корабль, стартовавший позавчера с территории, примыкающей к позициям людей декабря.

Артподготовка началась, едва на востоке взошёл Нце. Вжавшись спиной в стенку окопа и прикрыв руками голову, Франсуа Мартен пытался считать разрывы – монотонный счёт помогал преодолеть страх. Он отметил, что интенсивность обстрела по сравнению со вчерашней упала, и подумал, что июниты стали экономить на боеприпасах. Шансы уцелеть, впрочем, это если и повышало, то незначительно.

Грохот взрывов, наконец, сменила тишина. Из смежного окопа кто-то ободряюще крикнул и помахал рукой. Франсуа махнул в ответ, помог Бьёрну подняться и занять позицию для стрельбы. Пристроился по соседству, и в этот момент через тыльный окопный бруствер перевалился человек.

Франсуа обернулся к нему и на секунду оцепенел. Новым защитником оказалась одетая в гимнастёрку с чужого плеча, исхудавшая и осунувшаяся за последние дни Хетта, с выпачканными грязью и ружейной смазкой ладонями.

С Хеттой у Франсуа было два дня. Всего два коротких весенних дня, а наутро третьего началась война, и Франсуа в составе снайперской роты ушёл в Чёртово ущелье. Больше они не виделись – когда снайперов из ущелья выбили и те откатились на ставшие передовой позиции второй линии обороны, на свидания не осталось времени. Хетта безвылазно санитарила в полевом лазарете, и Франсуа, дважды отлучавшийся с позиций в тыл, видел её лишь издали, мельком.

А были ли они, эти два дня, мучительно думал Франсуа, сидя в окопе после отражения очередной атаки. Грязь, кровь и смерть, с которыми он сжился за последнюю неделю, перечеркнули два дня любви и нежности, затушевали их, отдалили, вытолпили из сознания. И тем не менее всякий раз, когда смерть временно отступала, Франсуа думал о том, что за его спиной осталась Хетта. Что она есть, что жива, и становилось легче, и отчаянно хотелось жить, и выжить для того, чтобы быть с нею.

– Немедленно в тыл! – прикрикнул на сестру Бьёрн. – Без разговоров, живо!

– Никуда я не пойду, – решительно отрезала Хетта и подняла умоляющий взгляд на Франсуа. – Не уговаривайте, – попросила она. – Пожалуйста. Если мужчин одолеют, нам, женщинам, всё равно не жить. Мы…

Залп от лесной опушки не дал Хетте договорить. Франсуа выругался вслух, прильнул щекой к винтовочному прикладу, вгляделся через прорезь прицела. Едва не с облегчением вздохнул – на этот раз на их участке атаковали выряженные в бледно-зелёные с розовыми галунами мундиры июниты.

Следующие полчаса Франсуа Мартен вёл огонь по наступающей перебежками июньской цепи. Слева отзывалась винтовка Бьёрна, справа – длинноствольное охотничье ружьё в руках Хетты.