Код человеческий
Шрифт:
Тишину взорвал гул множества голосов. В глазах собравшихся читались растерянность и недоумение. Верховный наблюдал за произведенным эффектом и ждал дальнейшего развития.
– Что это может значить? Как?.. – звучали вопросы.
– Это еще не все. Три недели назад главная следящая антенна Мегаполиса приняла радиосигналы. Бессвязные обрывки фраз и множество фоновых шумов. Радисты запеленговали источник сигналов. Джентльмены, в эфир вышел Сансити! Часть ответов здесь. – Верховный положил на стол папку с бумагами.
На этих словах одна из стен зала озарилась слабым мерцанием, послышались щелчки и шум радиопомех. Не сразу, но постепенно и все отчетливей присутствующие начали разбирать пробивавшийся сквозь помехи женский голос:
«Координаты 43–18. Повторяю, координаты 43–18! Сообщаю установку: активируйте программы претендентов! Высший уровень контроля!»
Запись,
– Джентльмены, прозвучавшая запись принята антенной несколько раз. Разумеется, эксперты поколдовали с файлом. Выяснилось, что передача велась с восточной окраины Солнечного радиостанцией советского образца типа «Сириус», послание повторяется циклично на засекреченной частоте советских военных. Информацию о ней нам сдали давным-давно лояльные. Несомненно, русские приняли этот сигнал, потому что резко участились попытки пересечь северо-восточную границу. О них только что рассказал уважаемый Экселенец… Мы установили личности некоторых, парочку расстреляли на блокпосту военные, когда они пытались проскочить в пустошь. Затем случился эксцесс на другом посту, там несколько молодых парней устроили целую операцию с целью преодоления пограничного заслона. К счастью, им это не удалось, выживших задержали, допросили, и выяснилось, как и в первом случае, что все они имеют отношение к Сопротивлению, а этим попыткам предшествовало множество более ранних, когда пограничная охрана только развивалась и не могла эффективно бороться с незаконными проникновениями. Становится очевидным методичность и организованность побегов, координатором большинства из них выступает Сопротивление.
После каждой попытки прорыва бойцов Сопротивления возникала цепная реакция в Защекинске: многие, как нерестящиеся лососи, начинают возвращаться к мыслям о прошлом. Так, три года назад статистика сетевого поисковика указывала, что запросов на советскую тематику размещалось меньше тысячной процента от общего количества. В основном население интересовалось порно – 70 %. Сейчас количество запросов о Сансити и способах его посещения, а также об их прошлой истории приближается к одному проценту. С одной стороны, это очень тревожный показатель…
– А порно-то сохранило рейтинг?! – загоготал, перебив докладчика, Скотт. Его сальная шутка разрядила обстановку.
– Сохранило, мистер Скотт, – с непроницаемым лицом ответил Галаган, – но вернемся к сути. Наши осведомители имеются в Сопротивлении, а некоторые из мятежников даже сотрудничают с нами, но наиболее радикальные группировки слишком закрыты и выведать их планы пока невозможно.
Галаган умолк и отступил к окну. Эфоры вполголоса обсуждали услышанное, перелистывая страницы досье.
– Что думаете, господа? – произнес Экселенец.
На самом деле, мнение большинства его не интересовало, он ждал комментариев и вопросов от нового эфора Джеймсона. Последний недавно заслужил право заседать в элите. Выслушав Скотта о «необходимости силового метода», Экселенец наконец дождался и многообещающего новичка. Подтянутый седеющий воротила медиакорпорации начал осторожно:
– Я согласен с эфором Скоттом в том, чтобы полностью перекрыть границы, даже на северо-восточных пустынных окраинах, где нет прямых дорог в Сансити. Но этого недостаточно. Очевидно, мятежники не угомонятся. Предлагаю через СМИ выхолостить идею о возвращении в прошлое для лояльных.
– Как это? – с тупым видом поинтересовался Скотт.
Экселенец испытал к нему почти отвращение.
– Дайте договорить Джеймсону, – резко осадил он.
– Выхолостить идею, – продолжил Джеймсон, – путем запуска различных шоу вроде «Камбэк ту Сансити», где различные старикашки будут предаваться ностальгии по каким-нибудь плавленым сыркам и мороженому. Это отпугнет от темы молодежь, сделает скучными для них цели Сопротивления. Параллельно наштамповать программ о серости и безысходности их истории, что заставит потенциальных бунтарей задуматься, а зачем туда вообще возвращаться? Их символы следует сравнять с клоунскими погремушками, а достижения нивелировать критикой. Малолетним хулиганам тема Сансити станет хобби, взрослым – пустой трухой и ничего не значащей ностальгией. И это только для начала…
Экселенец с уважением разглядывал выступающего,
После Джеймсона слово взял Мерфи, старая добрая акула финансов, которая всегда с сожалеющим видом непреклонно пожирала конкурентов и ни во что не ставила человеческий планктон:
– Идеи мистера Джеймсона позволят стабилизировать количество настоящих системных маргиналов, я на его стороне…
– То есть порнуха опять восторжествует?! – снова влез Скотт, и снова удачно, так как присутствующие расхохотались.
– В некотором роде да, – не смутился Мерфи, – количество просоветских запросов в сети не уменьшится, а вот их качество и опасность упадет. Сработает эффект шоу мистера Джеймсона. Но меня мучает загадка Сансити, что там творится? После побоищ времен катастрофы не должно остаться выживших.
Глава 6
Из утилизированных записей Максима Кремова. Южные рудники, Мегаполис.
«Похоже, октябрь. День 1.
Я знаю, что труд мой сизифов, и никогда ты не прочтешь этот дневник, сынок. Но где-то в глубине души верю в лучшее. Зачем-то сгодятся эти строчки, как-то сохранится память, ведь рукописи не горят, они вечны.
Мне хочется покаяться перед тобой, чтобы ошибка моя не осталась непонятой. Не прощения хочется, вовсе нет, просто ты должен уберечь себя, глядя на меня.
С недавних пор у меня и у других шахтеров появилось свободное время, не то чтобы много, но не в пример больше прежнего. Бумага теперь тоже не дефицит. И кормят! Но все это уже не имеет особенного смысла. Из нашего набора в живых значатся шестнадцать человек – крохи… Остальные умерли.
У меня появился кашель, такой же, как у тех, кто отправлялся на тот свет. С этого момента часы начинают тикать громче, навязчиво напоминая о приближающемся конце. Это даже хорошо, надоело барахтаться. Жалею только, что больше не увижу твою маму и тебя. Я и жив-то потому, что каждую ночь вижу во сне твои глазки-бусинки, маленький носик, хитрую улыбку. Мне кажется, я чувствую прикосновение твоих пальчиков, запах волос, слышу твой плач или заливистый хохоток. Такой, когда тебя щекочешь подмышками или кусаешь за ушки.
Мне страшно хочется плакать, но не получается. Не рыдать, не лить слезы, не орать и не выть, именно плакать. Не выходит, как ни силюсь. У Гришки Туманова получилось перед смертью, он в слезах словно растворился. Отпустило, наверное. А меня пока не отпускает. Я все отдал бы за встречу с тобой и мамой. Хоть на минутку, чтоб убедиться, что у вас все хорошо. После этого – пусть трехэтажный кашель, пусть взахлеб и с кровью, уже даже б в удовольствие.
Боюсь, совсем расклеюсь, если продолжу в том же духе.
На шахте дела идут по-старому. Бессмысленный труд изо дня в день. Таскаем вручную бидоны с ребисом от зари и дотемна. Администрация решила добить – поставила в соседнем забое автомат, так он молотит выработку астрономическую, в секунду больше, чем мы за день. Это ли не издевательство? Но у меня есть секрет: нельзя обескуражить обреченного. Хоть с этой машиной, хоть без нее я точно знаю, что умру, так что все их попытки растоптать меня ни к чему не приведут. Дудки!
Перечитал написанное. Ты знаешь, мне стало чуток легче. Даже в боку болит маленько потише. Теперь начну считать дни, раньше в этом не было нужды и смысла».
Глава 7
Игорь любил свой мотоцикл. Знакомство с ним, как и все значимое, произошло случайно, задолго до встречи с Ланой.
Обычно редкие выходные Кремова-холостяка протекали в ничегонеделании, сонная апатия едва позволяла прогуляться и подышать свежим воздухом, да и то через титаническое усилие воли, норовя в противном случае запереть на весь день в постели под предательски теплым одеялом.
Однажды удалось проснуться рано, безо всяких внешних причин. Баланс чудно покоился в точке «М». Удивившись, Игорь сварил кофе и с ним тратил неожиданный бонус времени на расслабленное созерцание пейзажа за окном. В квадрате, очерченном контрастно-темными полями стен, медленно проплывали облачка, похожие на пену для бритья, которую кто-то пальцем размазал по синему кафелю: влево-вправо, влево-вправо. «Так вот как картины пишутся!» – лениво подумал Нерв, прихлебывая остывший американо.