Код Горыныча
Шрифт:
Одно обстоятельство для всякой Яги во всякой русской сказке неизменно: Яга — волшебница. Волшебство в русской сказке никогда не осуществляется персонажем непосредственно, но всегда благодаря волшебным предметам и волшебным помощникам. Какой-нибудь Иван-царевич, какая-нибудь Василиса Премудрая и даже Кощей Бессмертный — все получают волшебные предметы и волшебных помощников в награду за службу, в благодарность за добрые дела или посредством интриг. И только Баба-яга владеет волшебными предметами изначально.
Насколько я знаю, ни в одной сказке не говорится, откуда Яга получила все эти путеводные клубочки и летающие ступы. Ни в одной сказке не говорится, с каких пор и на каких условиях служат Бабе-яге всевозможные гуси-лебеди,
Однако же во множестве русских сказок наступает особенный день. Какой-нибудь царевич или какая-нибудь девушка идут к Бабе-яге выручать, соответственно, невесту или братца. Проходя через зачарованную рощу, окружающую избушку на курьих ножках, девушка подвязывает зачарованные березки лентами из своих кос. Поравнявшись с охраняющими избушку дикими собаками, царевич кормит собак мясом.
Потом обыкновенно следуют переговоры с Ягой. Яга обещает царевичу отпустить невесту (а девушке обещает отпустить братца) в обмен на службу. Яга уверена, что, сделав условленную работу, царевич с невестой или девушка с братцем не смогут уйти домой — их не пропустят дикие собаки и зачарованная роща. Яга рассчитывает съесть царевича, невесту, девушку, братца, да еще и попользоваться их умением мыть что-нибудь, убирать в избушке или что-нибудь мастерить.
Однако же дикие собаки и зачарованные деревья предают Ягу. Пропускают царевича, помогают бежать девушке. На упреки Яги коррумпированные деревья отвечают «Мы 300 лет тебе служим, ты ни разу не подвязала нас даже веревочкой, а девица подвязала лентами». А собаки отвечают: «Мы триста лет тебе служим, ты ни разу не дала нам даже сухой косточки, а царевич дал мяса».
Выясняется, что верность необязательна, поскольку отношения Яги со слугами не регулировались никаким договором, не являлись никакой благодарностью и не предполагали никакой заранее оговоренной награды.
И слугам даже не стыдно, что они предали хозяйку.
Лестница в небо
Если в черта русская сказка как-то еще с грехом пополам верит, путая впрочем, все мировое зло с мелкой болотной нечистью, то в Бога русская сказка не верит вовсе. Не верит ни в бессмертие души, ни в вечную жизнь, ни в обетованные небеса, ни в блаженство праведников. Ко всему вышеперечисленному русская сказка относится с таким богохульным цинизмом, которого даже в самые безбожные советские годы редкий достигал выпестованный комсомолом атеист. Небеса, рай в русской сказке не то что глухи или несправедливы, а просто нету, на взгляд русской сказки, никакого рая, а если и есть рай, то не для людей.
Оживить мертвого в русской сказке можно при помощи волшебства. Умереть понарошку, попав в некое заколдованное место, пока родственники ошибочно оплакивают твои труп, — можно. Но вот попасть на небо, ни после смерти, ни при жизни — нельзя. Потому что нет никакого неба.
Потому что (цитирую сказку «Как старик лез на небо» целиком): «Жили-были старик со старухой. Старик катал горошину, да и уронил наземь. Искали неделю, да и не нашли. А через неделю вырос из земли росток. Стали его поливать. Горошина взялась расти выше избы до самого неба. Горох поспел. Полез старик на небо собирать горох. Набрал целый мешок. Но как стал слезать, мешок уронил и старуху мешком убил. Тем и кончилось».
В этом резюме «тем и кончилось» мне слышится брюзгливое раздражение взрослого, которого ребятишки спрашивают про звезды: «Что это там за горох, дедушка, рассыпан в небе?» Дедушка отвечает посредством сказки: «Нет никакого неба, баловство одно, пойдите займитесь хозяйством».
Во многих вариантах сказки «Как старик лез на небо» высказывается презрение и к гороху (фасоли, бобам), стебли которого опрометчиво стремятся вверх. Рожь и пшеницу сказка считает хорошими растениями, питательными, горох и бобы считает растениями бесполезными, растениями, от которых «проку никакого, а один только дух». Мне трудно припомнить, чтобы кто-нибудь из воинствующих атеистов сравнивал человека, испускающего дух, и человека, испускающего газы. А русская сказка сравнивает.
И надобно помнить, что большинство известных нам сказок записаны в девятнадцатом веке. Русь уже девятьсот лет как крещена. Но русская сказка и через девятьсот лет не приемлет христианской модели мира, настаивает на том, что человек есть прах и ничего, кроме праха.
В одном из вариантов сказки один из карабкающихся на небо стариков находит-таки на небе некое подобие рая. Взобравшись по бобовому стеблю, старик видит на небе избушку, построенную из блинов, обмазанную медом и маслом. Однако же избушка эта принадлежит не людям, а стрекозам. Пока стрекозы не видят, от избушки можно откусить немного меда и блинов. Но только украдкой. Старик лазает по стеблю на небо, отъедает от стрекозьего домика мед и блины, но однажды стрекозы застигают старика за этим занятием и, разумеется, убивается, потому что небесное блаженство полагается стрекозе, а человеку не полагается.
Такова мудрость сказки. Всякий, кто говорит про небо, про душу, для которой небо долженствует стать вечной и счастливой обителью, — лукавит с точки зрения русской сказки, лукавит и замышляет недоброе. В доказательство, кроме многочисленных попов, которых русская сказка всегда, без какого бы то ни было исключения, считает мерзавцами, можно вспомнить еще «Лису-исповедницу».
В этой сказке лиса видит петуха, сидящего на дереве. Лиса говорит петуху, что он многоженец, а многоженство — грех и нераскаянному многоженцу не видать Царствия Небесного. Лиса уговаривает петуха спуститься к ней с верхней ветки и исповедоваться в своем столь естественном для курятника грехе. Лиса обещает, что, если петух исповедуется, душа его вознесется на небо. Доверчивый петух к лисе спускается, и лиса сжирает петуха.
Вопроса о том, вознеслась ли таки душа невинно убиенного петуха на небо, сказатель не ставит перед собой. В сказках нет неба. Ни души нет, ни неба, только прах и колдовство.
Старая хлеб-соль
Мы уже отмечали неоднократно, что русские сказки (как, впрочем, и любой, вероятно, фольклор на свете) совершенно чужды морали. Они вовсе не учат добру, как принято о них думать и как принято говорить о них на школьных уроках литературы. Они бесстрастно констатируют, что мир замешен на зле, на подлости, на обмане, на предательстве. Мы, глядя на мир, описываемый сказками, сказали бы, что он ужасен, он избирателен. Но сказка не знает оценок. Сказка просто говорит: мир — таков. И это, заметим к слову, роднит сказку с современными средствами массовой информации.