Код каббалы
Шрифт:
Чаша наполнилась наполовину, когда он склонился над ней, чтобы защитить от ливня. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть свое отражение, поэтому он ждал вспышки молнии.
Поррик однажды предостерегал его от слишком пристального всматривания в свое отражение. После того, что случилось у колодца, теперь он понимал почему. Но наверняка его дар можно обернуть им на пользу, особенно когда на кону жизнь.
Эшвин представил себе ярко горящий огонь — огонь свечи. Он вытеснил из воображения холод, боль во всех мышцах
Молния осветила небо, и вода стала недвижной, как черное зеркало. Крошечное пламя мелькнуло в его глубине. Эшвин потянулся к нему и тут же отдернул руку с обожженными большим и указательным пальцами.
Да, это было чертовски глупо.
Как только он перестал сосредоточиваться, пламя исчезло. Он закрыл глаза — и на этот раз представил себе свечу целиком, горящую с одного конца. От жара огня плавился и капал воск, и дым наполнил его ноздри. Все это предстало до мельчайших деталей перед его мысленным взором.
Снова сверкнула молния, и он открыл глаза, оправляя видение в воду. Поверхность выровнялась, и свеча соткалась в глубине воды. Он прикоснулся к поверхности зеркала, и основание свечи поднялось к его руке. На ощупь оно было твердым, и Эшвин наудачу потянул его из воды. Стеклянный блеск исчез, когда свеча проходила сквозь поверхность, после чего вода вернулась в нормальное состояние.
Инстинкт выживания управлял им теперь, так что ему некогда было упиваться сотворенным чудом. Отползая назад в яму, он заслонял драгоценный огонь своим телом. Пламя лизнуло маленькую горку веток, и они занялись. Огонь быстро распространялся, поглощая свою скудную пищу.
Эшвин понял: понадобится что-то посущественнее, чтобы поддерживать пламя. Ему удалось найти несколько сухих сосновых шишек и упавших веток, разбросанных по земле. Он скормил их разгорающемуся огню, радостно ухмыляясь их потрескиванию и постреливанию. Эшвин потирал руки над костром. Руки болели, что он счел за добрый знак. Он подтащил Поррика поближе, развернув его лицом к огню. Кожа ирландца была как лед, и он стал растирать ее, чтобы кровь добежала быстрее. Наверное, они были слишком близко к огню, но ему было все равно. Тепло было благословением.
— Мы справимся, Поррик. Если я смогу поддерживать огонь, мы прорвемся. — Эшвин оставил его лежать там и пошел искать хворост.
Почти нормальный цвет лица вернулся к Поррику к тому времени, как Эшвин пришел обратно. Может, костер смягчил черты его лица, но теперь он выглядел скорее спящим, чем полумертвым.
— Знаешь, Поррик, — сказал Эшвин мягко, — я был очень несправедлив. Ты меня выручил тогда у пруда Холлоу, а я вместо благодарности только оскорблял тебя. То, что ты не сказал мне правды, уже было отвратительным, но то, что ты посмел помочь мне, было и вовсе непереносимо. Прости меня за то, что я винил тебя за помощь. Надеюсь, ты простишь меня.
Какое-то время Эшвин следил за костром, сонливость и танцующие огоньки повергали его в задумчивость. Сон был врагом, его следовало опасаться.
— Если тебе от этого полегчает, то ты не единственный, с кем я так поступал. Сказать по правде, я никогда не выносил Эрика. Я не мог вынести того, что у него всегда на все есть ответ. Я-то постоянно боролся со своими призраками, а этот уверенный во всем ублюдок ничего не упускал. Вот поэтому, наверное, я всегда мог поладить с Джеймсом. У него тоже все наперекосяк, как и у меня, только еще более очевидно. Мне за его спиной легче прятаться, выходит.
— О боже правый, — простонал Поррик. — Отправь меня в ад, чтоб мне больше не слышать этой самобичующей бредятины.
Эшвин даже вздрогнул от неожиданности. Ирландец все так же лежал на боку, но пламя плясало в его светлых глазах.
— Ты проснулся! — Не самое толковое его замечание, но ничего более умного ему в его оторопелом состоянии в голову не шло.
— Похоже на то, черт побери мою невезучесть.
— Что с тобой случилось? Что это была за тварь, вытекшая из твоего тела?
Поррик закрыл глаза от явной боли, а после ответил:
— Это долго рассказывать, и мне сейчас не хочется это делать. Где мы? — Он придвинулся поближе к огню — сплошь трясущиеся лохмотья да хилая плоть.
Эшвин помешал угли в костре и подкинул дров так, что костер разгорелся не на шутку.
— Где-то в сосновом бору. Ниже колодца.
— А как мы сюда попали?
— Я принес тебя, но дальше идти не могу. Совсем вымотался.
— Ты нес меня всю дорогу с горы?
Эшвин кивнул.
— Как ты разжег огонь? — Поррик говорил мягко, но не отводил глаз от лица Эшвина ни на минуту.
— Я наплевал на дружеский совет, гласящий, что дары могут быть опасны. — Эшвин устало улыбнулся.
— Ну тогда ладно. — Поррик кивнул. — Думаю, я смогу это пережить.
Они какое-то время молчали, глядя на огонь и пытаясь согреться.
— Все это похоже на новый Руклин, — пробормотал Поррик.
— Руклин? Что это? — спросил Эшвин, готовый к чему угодно, лишь бы не думать о холоде.
— Руклин — это крупнейшее поражение нашего ордена — в отблесках пламени было видно, как ожесточилось лицо Поррика. — Догадываюсь, что Гордон не рассказывал вам об этом.
— Нет. А должен был?
— Наверное. Но его драгоценные клятвы никогда ему не позволят. — Поррик плюнул в огонь. — Ты спас мне жизнь, так что, полагаю, заслужил право узнать, насколько все может быть плохо.
Ирландец наклонился к огню, глядя в самое сердце костра.
— Те развалины, что вы нашли в Гримвитской впадине, — это все, что осталось от Руклинского собора. Монахи, защищавшие собор, предпочли сжечь его дотла вместе с собою, чем позволить ему перейти не в те руки.