Код «Шевро». Повести и рассказы
Шрифт:
Припомнилась Кудимову и еще одна деталь, оставшаяся непроясненной. О каких ключах кричал Нечаев жене? Что за ключи?
«Что-то многовато невыясненных деталей получается, — подумал Кудимов. — Но тогда надо быть логичным до конца, признать, что дело недоследовано и его надо начинать вновь…» Он понимал, что многие отнесутся к этим его соображениям с недоумением. Какой смысл? Дело закопчено? Закончено. Новых весомых обстоятельств нет? Нет. Коралловая брошь? Какую же надо иметь силу воображения, чтобы связать эту безделушку с совершенно ясным несчастным случаем?
Как Кудимов
— Новое расследование, конечно, можно провести. Но чего мы добьемся? Какой будет итог? Более полно будут представлены обстоятельства? Пусть так. Но сути-то они не изменят. Преступления-то здесь нет.
— Так категорически я бы не утверждал.
— Что, убийство? Чепуха. Кто его там, на столбе, мог убить? Не фантазируйте. Просто типичный случай безрассудства. Правда, супруга у Нечаева была такова, что от нее не только на столб — к черту в преисподнюю полезешь. Но это уже другая сторона медали.
— Ну а если все-таки… убийство?
— Кто? Зачем? По каким мотивам?
— Ну а если бы я знал это… Можно только предположить…
— Предположить можно, а вот доказать…
— Вот я и хочу попытаться это сделать.
— Ну что ж, ни пуха вам ни пера.
С чего начать, возможно, бесперспективное занятие, Кудимов и Снежков обсуждали долго, спорили до хрипоты. Работы предстояло много. Надо было вновь и более подробно передопросить всех свидетелей этой драмы, назначить повторные экспертизы, отыскать немало новых лиц, которые общались с Нечаевыми, но не были в то время допрошены. Как знать, может быть, кто-то из них и приблизит следствие к истине?
— Итак, завтра едем в Сосновку? — еще раз переспросил Кудимова Снежков.
— Да, да, едем. Кстати, надо, видимо, снять этот запрет с сарая. Фомина уже жаловаться начала. Он что, для нас чем-то важен?
— Да ничего особенного. Опечатал я его на всякий случай, энергощиток там старый. Теперь новый установлен, в самой даче. Сарай можно и открыть. Не пойму только, зачем этой старой сквалыге он так экстренно понадобился?
— Не знаю. Телеграмму сегодня прислала.
— Откроем, раз так. Специалисты все энергохозяйство обследовали. Так что пусть пользуется своим сараем… — Сказав это, Снежков замолчал. Молчал долго. Потом расстегнул и застегнул верхнюю пуговицу кителя, что всегда являлось у него признаком большого волнения.
Кудимов спросил удивленно:
— Ты что примолк?
— Павел Степанович, боюсь, что меня осенила потрясающая мысль.
— Да? И можно ее узнать?
— Помните: Фомина показывала, что Нечаев крикнул жене что-то о ключах, вроде того, посмотри, мол, ключи…
— Да, она утверждает, что слышала что-то подобное.
— А может, он крикнул не. «ключи», а «включи» или «выключи»?!
Кудимов долго смотрел на Снежкова, затем встал из-за стола, закурил сигарету:
— Ты говоришь, сарай опечатан? И никто ничего в нем не трогал?
— Ну, может, кто самовольничал. Только не думаю.
— В Сосновку нам надо, Алеша, ехать не завтра, а сегодня, сейчас. Ты как?
— Что как? Раз надо, значит, надо.
Дачный сарай Фоминой был по-прежнему заперт, и сургучная печать, наложенная Снежковым на дверные створки, была на месте. Как только они вошли туда, Кудимов сразу направился к силовому щитку.
— Алексей, осмотри внимательно, ничего не тронуто?
— Вроде все как было.
— И рубильник остался в том же положении?
— Да, в том же.
— Очень хорошо. Завтра же вези сюда экспертов, пусть вновь обследуют каждый миллиметр щитка. И особенно рубильник.
— Так проще снять весь щиток и отвезти в лабораторию.
— Ни в коем случае. Пусть приедут.
— Вы думаете…
— Ничего нового, Алеша, я не придумал. Просто взял на вооружение твою же мысль. А она… может, и не столь уж потрясающая, но что-то такое в себе содержит. Только давай не будем спешить.
Галина Нечаева после похорон мужа заболела и находилась на излечении в городской неврологической клинике. Врачи больную беспокоить не разрешили, и Кудимову со Снежковым ничего не оставалось, как ждать ее выздоровления. За это время они узнали кое-что из ее биографии. Родилась в одной из кубанских станиц, три года назад приехала в Приозерск. Работала в проектном институте чертежницей. С Нечаевым познакомилась здесь же, он приезжал в институт от своего завода согласовывать проект нового механического цеха.
Прасковья Фомина рассказала, что бывала иногда у Галины какая-то молодая девица с места ее работы. За неделю до случая с Нечаевым тоже заскочила. Побыла несколько часов и уехала.
— Так, вертихвостка какая-то. Все глазки строила нашему Мишелю. Пощебетала, пощебетала она с Галиной, да и была такова. Обещала наведываться, но, видно, закрутилась, не появлялась больше.
Подружка Нечаевой Людмила Самохина была ультрасовременной девицей, в донельзя короткой юбчонке, со всклокоченным шатром на голове, тяжелыми от обильного слоя краски ресницами.
— О трагедии в Сосновке? Да. Знаю. Я была уверена, что этот альянс добром не кончится.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, их семейную жизнь.
— А почему вы так думали?
— Мужлан он был, ужасно некоммуникабельный. Ну совсем, совсем не подходящий для Галки. И как это она за него выскочила, до сих пор не пойму.
— А какая была цель вашей поездки к Нечаевым в Сосновку?
— Мы с Галкой собирались на курсы иностранных языков поступать, потому я и поехала к ней. Только все это кувырком полетело.
— А почему она ушла из вашего проектного института?
— Ее благоверный настоял, чтобы лучше подготовилась к вступительным экзаменам.
— Выходит, заботливый был муж?
— Не знаю, может, и заботливый. Только очень уж старомодный. Ну прямо-таки доисторическая личность. Как-то мы стали танцевать с Галкой что-то невинное, но современное. Так, представляете, ушел. Смотреть, говорит, тошно. Нет, ошиблась в нем Галка, явно ошиблась. Она и сама это, по-моему, поняла и исправила бы, наверное, свою оплошность, не произойди этот дикий случай. Да что тут говорить, если бы не Мишель, она бы с ума сошла в этой Сосновке.