Код возвращения
Шрифт:
Пальто Макса стоило тысячу фунтов, но разубеждать Кружка он не стал. Осторожно отделив в кармане купюру, он вытащил ее и протянул Витьку. Это оказалась сторублевка. Кружок одобрительно присвистнул.
— Порядок. — Он быстро выхватил купюру и зажал в кулаке. — А ты чего к нам-то? К Тоньке, что ли?
— Была такая мысль, — честно признался Карданов. — Как она?
— А чего ей сделается! — Цепкие проворные пальцы в синих татуировках помяли благоприобретенный стольник, и тот фактически растворился в пространстве. Вроде как и не было его совсем. —
— А Димка?
— Пацан у тебя правильный. Поднялся хорошо, — хмыкнул Кружок. — Бригаду собрал свою. Небольшую, конечно, но вес кой-какой имеет… Только замели его. Три месяца как на нарах парится. Вон теперь Кирюха за него бригадирит!
Кружок кивнул в сторону длинного волчонка.
— Дал бы лавэ на подогрев Димкин, — вмешался тот, будто только и ждал повода.
— Слышь, братское сердце, помоги и мне сколько можешь, — скрипучим голосом произнес арестантский волк. — У меня туберкулез никак не рубцуется, лекарства дорогие, да и продукты хорошие нужны: курица, масло, фрукты.
— А у меня мать болеет, — тут же присоединился к просителям второй волчонок. — Дай хоть полтинник!
Макс мог дать всем по стольнику. Но делать этого было нельзя. Ибо по местным понятиям это не было бы жестом благородства и милосердия. Напротив — признанием своего богатства и страха перед местной хеврой. А значит — приглашением отнять все, что есть, а самого насадить на пику и спустить в канализационный люк.
— В собес идите! — грубо сказал он. — Я Кружку на всех дал.
Такое объяснение всем присутствующим показалось вполне понятным и справедливым.
Макс двинулся дальше. Он зашел в знакомый убогий подъезд и громко постучал кулаком в облупленную дверь. Возле нее его когда-то чуть не убили.
Антонина открыла почти сразу. Глаза ее округлились.
— Это ты, Лапин?! Откуда ты нарисовался? Ну, ты даешь, бродяга!
Она ненатурально захохотала.
Кружок был не прав. За семь лет мало что изменилось только по здешним меркам. От прежней Тоньки ничего не осталось. Отечное лицо, квадратная ширококостная фигура, засаленный потрепанный халат, накинутый, похоже, прямо на голое тело… Вид у нее был еще более потасканный, чем прежде.
Карданова передернуло. И как он мог жить с этой женщиной, спать в одной постели?
Наверное, на ею лице отразилось отвращение. Но Тонька не обращала внимания на всякие мелочи.
— Ты теперь знаменитым стал, разбогател! Но меня, я вижу, не забыл. Что встал, как член у кобеля? — Тонька захохотала еще громче. — Заходи в родную хату!
Схватив Макса за руку, она втянула его в квартиру. Карданов и Томпсон в ужасе озирались по сторонам. Низкие потолки со следами многочисленных протечек, кривые облупленные стены с многочисленными трещинами, дощатые щелястые полы, под которыми в изобилии водились мыши. Десяток водочных бутылок возле батареи. В таком помещении не могут жить люди! Даже незаконные мигранты
Лапин же на миг испытал ностальгические чувства. На этой крохотной кухоньке он когда-то спал, прямо на полу, подстелив жидкий матрац, покрытый старым солдатским одеялом. С тех пор квартира стала богаче, глаза Лапина заметили явные предметы роскоши: новый телевизор SONY, видеомагнитофон, стеклянный столик рядом с диваном, на котором стояла заполненная до краев окурками пепельница в виде кленового листа, настенное бра с хрустальными висюльками. Видно, Димка действительно хорошо поднялся!
— Располагайся, не тушуйся, как-никак домой пришел! — ободрила его Антонина. — Выпить хочешь?
При последнем предложении она заговорщически подмигнула и повернулась к древнему буфету. Короткий халат открывал мощные ноги с выпирающими икрами, широкие щиколотки и желтые с натоптышами пятки, плотно прилегающие к смятым задникам заношенных домашних тапок. Карданова передернуло еще раз.
— Нет, нет, я пить не буду. Ты же знаешь, я не пью!
— Так это раньше не пил, когда на заводе горбатился да по психушкам валялся! А теперь ты артист, при деньжищах громадных! Так чего ж не пить?
— При чем это? Не пью я!
— Ну да. Ты же всегда был вольтанутым. Ой, не обижайся. Но тараканы у тебя водились, сам знаешь.
Она достала початую бутылку, налила большую рюмку и привычно опрокинула, понюхав засаленный рукав. Томпсон поразился: в Англии на порцию крепкого спиртного наливают двадцать пять граммов и пьют целый час.
— А где ты был столько времени? В Москве небось ошивался?
— Да нет, подале.
— А про нас с Димочкой забыл? — Глаза Антонины довольно естественно наполнились слезами. — Я одна мыкаюсь, Димочку, сыночка моего, посадили ни за что, жить не на что, с хлеба на квас перебиваюсь!
Слезы потекли по щекам, веки набухли, нос покраснел. Тонька зарыдала навзрыд.
— А сколько мы тебе добра сделали! Сколько я на тебя денег потратила! Сколько кормила, поила!
Она опрокинула еще несколько рюмок подряд. Шесть-восемь английских доз. Запредельно даже для здорового мужика!
— Хорошо хоть наконец совесть проснулась. — Она перестала плакать, подошла вплотную и прижалась к Максу всем телом, Тот отступил и плюхнулся на продавленный диван. Тонька тут же уселась ему на колени. Сильно запахло потом. — Ты же дашь мне денежек?
Макс полез в карман и вытащил десяток сторублевок, которые немедленно оказались в кармане у Антонины.
— И Димочку моего выпустишь? Он поперхнулся.
— Как я его выпущу? Я что — прокурор? Встань, пожалуйста.
Тонька хихикнула.
— Тебе и не надо быть прокурором. Ты знаменитый, про тебя кино сняли. Значит, попросишь кого надо — и все в порядке.
— Встань, пожалуйста, — повторил Макс.
Но она только сильней заерзала на его коленях.
— Зачем ты пришел?
— Кто, я? Гм… — Макс задумался. Действительно, зачем? — Не знаю. Ноги сами сюда привели.