Кодекс дуэлянта. Книга 4
Шрифт:
— Ирина… — начал я, но не успел договорить — девушка впилась в мои губы своими губами. — Послушай… я спросить хотел…
— Все расспросы потом!
— Но…
— И не подумаю отвечать! — категорично ответила Ирина, стягивая с меня рубашку.
Я понял, что ответ придется заработать.
Ловкие пальцы девушки стянули с меня штаны. В кабинке было тесно, но я сейчас не обращал на это внимания, вдруг поддавшись сиюминутной страсти. Надо отдать должное и самой Ирине — она источала огонь и ласкала меня так, что я уже через секунду был в боевой готовности.
Я старался не шуметь — мы все-таки
Когда ее пышущее жаром тело размякло словно воск, горящие огнем похоти глаза налились масляным блеском, а на лице заиграла глупая, но довольная улыбка, я понял, что пора возвращаться к расспросам.
— Ирина, там, в центральной части галереи висит одна картина. На ней изображены… шары.
— Меня, кроме твоих шаров ничего сейчас не интересует! — выдохнула девушка, опустившись на колени.
— Ира!..
Ее горячий рот начал влажно чмокать, и я понял, что придется задержаться еще.
«Вот ведь ненасытная!» — подумал я, закрывая от удовольствия глаза.
…Еще через полчаса я вновь предпринял попытку расспроса. На этот раз она оказалась удачней.
— Зачем тебе сдалась эта картина? — спросила Ирина, вытирая взмокший лоб.
— Просто… понравилась, — соврал я. — Так ты что-нибудь знаешь о ней и о человеке, который ее написал?
— Художник, который написал эту картину… особенный.
Я вопросительно поднял брови.
— Он гений, — продолжила Ирина, — но его гений граничит с безумием.
Она сделала паузу, словно выбирая слова.
— Говорят, он видит вещи, которые другим не дано увидеть. И после того, как он написал эту картину, он… сломался.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Что ты имеешь ввиду?
— Его поместили в клинику на окраине области. Санаторий Сосновый Бор' знаешь такой? Правда нифига это не санаторий. Настоящая тюрьма для психов. Там держат настоящих отморозков. Но что еще более странно, так это то, что он сам попросил его туда запереть. Говорят, он до сих пор рисует. И некоторые его картины порой выставляются на выставках.
— А что на них изображено? — осторожно спросил я.
— На самом деле я не такой хороший знаток его творества. Его картины… они странные. Пугающие, но одновременно притягивающие взгляд. Он пишет не просто пейзажи или портреты, а… сны. Или, быть может, кошмары. По крайне мере, мне так кажется.
Она опустила взгляд на свои руки, будто пытаясь отыскать подходящие слова.
— Однажды я видела его картину, где был изображен лес. Но это был не просто лес. В его ветвях таились тени, а на стволах деревьев были вырезаны странные символы, которые будто шептали что-то о ужасной тайне. В каждом уголке этой картины чувствовалась угроза, будто лес вот-вот оживет и поглотит всех, кто осмелится заглянуть в него. Б-р-р-р! Жуткая вещь!
Ирина, заметив, что я впился в нее взглядом, продолжила:
— А на другой его картине… на ней был изображен дом. Старый, с потускневшими окнами и провалившейся крышей. Но не это вызывало страх. Страх вызывал невидимый враг, который таился в пустоте между стенами, который ждал, чтобы вырваться наружу и захватить мир. Он там очень хорошо игру теней показал. Сложно это словами передать, нужно видеть.
Она вздохнула, как будто отгоняя эти жуткие образы.
— А хрустальные шары… — начал я.
— Самая его странная работа. Вроде и ничего нет в ней такого, но все равно каким-то холодком веет от полотна. Тебе тоже так показалось?
Я неопределенно кивнул. Спросил:
— А как зовут художника?
— Абрахам Анисимов.
— Анисимов? — повторил я. — Никогда не слышал такой фамилии.
— Кажется, он не местный — я как ни старалась, так и не нашла про него хоть какой-то информации. Ни про него, ни про его родственников.
Я поблагодарил Ирину и вышел из кабинки туалета.
— Позвони мне! — крикнула вслед Ирина, но я уже вышел наружу.
Нужная информация была получена.
Санаторий «Сосновый Бор» стоял на краю леса, подобно кораблю, затерянному в бурном море древесных стволов. Его стены, изначально белые, были теперь испачканы темнотой времени, и от них веяло холодной опустошенностью. Окна, затянутые пылью и паутиной, были закрыты, словно глаза мертвеца, направленные в пустоту.
Несмотря на то, что у санатория имелось несколько человек обслуживающего персонала, здание все равно каким-то странным и мистическим образом быстро натягивало на себя костюм брошенности — окна зарастали паутиной практически на следующий день, краска лопалась, едва только засыхала, а пыль и вовсе не выдувалась. Сначала персонал старался, а потом плюнул и перестал обращать на это внимание — все равно никому не было до этого дела.
Над крышей больницы вился дым, но не от дымохода, а от костра, который горел где-то в лесу, оставляя пугающий запах горелого дерева и влажной земли. Ветер нес с собой шум сосен, которые стонали и шептались на древнем языке леса, словно предупреждая о неизбежном.
В воздухе висел ощутимый туман, делая очертания больницы нечеткими, призрачными. Он укутывал ее в своей прозрачной пелене, словно попытался скрыть тайны, которые скрывались внутри.
И хоть больница стояла одна, в глубине леса, каждому не частому путнику, кто блуждал в здешних местах, казалось, что за ним кто-то наблюдает. Из леса. Словно бесчисленные глаза сосен смотрели из темноты, следя за всем, что происходило в «Сосновом Бору» и вокруг. И каждое шелестенье листьев, каждый скрип ветвей казался шепотом невидимых существ, предупреждающих о неизбежной опасности.
Ночь, густая и липкая, окутывала «Сосновый Бор» как погребальный саван. Ветер, пробирающий до костей, жалобно стонал в ветвях сосен, окружавших больницу, словно скорбя по ее обитателям.
В свете тусклого фонаря, освещающего главный вход, возник силуэт. Человек в черном, с головы до ног закутанный в плащ, словно черный призрак, возник из пустоты внезапно.
Лицо его скрывало капюшон, но невозможно было не чувствовать тяжелой, холодной ауры, которая исходила от незнакомца. Он бесшумно скользил по земле, его шаги не издавали ни звука. Охрана, два грузных мужчины, стоящих у входа, не заметили его до самого момента нападения. В миг он оказался перед ними, и в темноте прозвучали два глухих удара, как два удара молотком. Мужчины обмякли и упали, не издав ни звука.