Кодекс Крови. Книга VII

Борзых М.

Корвусы напряглись. Под понятие скверны у этих «святых» орденов могло подпасть что угодно, потому формулировка вызвала больше опасений, поумерив предыдущие восторги и бахвальство.

— Ну и мудохайтесь со своими тварями сами!

Я рассмотрел белозубую улыбку Арвина, мага крови одного из верхних этажей Башни Крови. Как сильнейший на данный момент маг он выступал от нашего имени и волен был принять любое решение.

Старичка такое решение явно не обрадовало. Он жевал губу, проговаривая что-то себе под нос или советуясь с кем-то. Арвин не стал ждать, пока его

оппонент отомрёт, а уже встал из-за стола и направился в нашу сторону. Пройти он успел шагов тридцать, когда старик произнёс:

— Чего вы хотите?

— Во-первых, мы хотим полную амнистию для всех магов крови, что содержатся у вас в застенках, — медленно развернулся Арвин к святоше, но не сделал и шагу назад, — а, во-вторых, вы кровью поклянётесь соблюдать неприкосновенность всех, кто отправится с вами воевать плечом к плечу.

Над полем повисла тишина, даже ветер прекратил трепать штандарты двенадцати религиозных орденов, представители которых выстроились полукругом за старичком. Шесть чёрных и шесть белых. Ночь и день. Смерть и жизнь. Искоренители зла и проповедники добра. Больные извращённые ублюдки. Шахматные каратели. Как же разнилась церковная пропаганда и реальное отношение к их деяниям.

От нас же был один Арвин, за спиной которого возвышались стены Цитадели.

— Мы согласны, — проскрипел голос святоши, от которого внутри каждого из нас прошёл мороз по коже. — Но с условием. За пленниками придут ваши корвусы, не прошедшие посвящение, дабы они видели, что случается с теми, кто поддаётся скверне.

Так спустя три дня мы начали объезд всех «святых мест», собирая магов крови по темницам орденов. Именно тогда я своими глазами изнутри увидел, что представляют из себя ордена.

В первой же резиденции ордена святош нас чуть не прикончили на месте за алый цвет нашей одежды.

— Стой! Куда прёшь, дрянь! — загоготал громила в белоснежном одеянии поверх лат на въезде в замок. — Твоё ухо пополнит мою коллекцию! — он уже было занёс руку с ножом, когда я без раздумий вцепился ему зубами в оголившееся запястье. Громила завизжал, как свинья на скотобойне, и врезал мне латной перчаткой по голове, отчего у меня кости затрещали и кровь залила всю левую половину лица.

Перед поездкой Арвин лично нас инструктировал. Нам запрещено было пользоваться любыми техниками магии крови, влияющими на других людей. Но обычный физически урон там не было ни слова. Потому приютское детство дало о себе знать.

У меня перед глазами плясали кровавые круги, но зубы я не расцепил. Зато рука стражника разжалась, и он выронил дорогой нож с костяным лезвием. Подхватив его на лету, я отскочил назад, словно зверёныш, и приготовился продать свою жизнь подороже.

— Стоять!

Голос святоши был мягок и ласков, словно он общается с неразумным ребёнком, но вот взгляд из-под нахмуренных бровей обещал ослушавшемуся долгую и мучительную смерть. О его приходе свидетельствовал лишь тихий шелест дорогой ткани и запах благовоний. Кажется, это был жасмин. Приторно сладкий, въевшийся в память. Мы со стражником замерли, я же разжал пальцы, отпуская чужой кинжал на свободу. Тот вошёл в землю, словно в масло.

Святоша окинул взглядом израненную руку стражника, моё окровавленное лицо и надрезанную мочку уха. Я медленно наблюдал, как приближалась раскрытая ладонь святоши ко мне, а затем меня окутало золотистое сияние лечебной магии. Рана на голове затянулась за считанные секунды, кости с щелчком встали на свои места, а во всём теле поселилась такая лёгкость, словно я выпил крепкого вина натощак.

— Севр, ты отстранён! — всё тем же голосом произнёс святоша стражнику, но тот почему-то смертельно побледнел.

— Но, Ваше Святейшество, он же носитель скверны! Мы долж…

Договорить он не успел. Его возражения превратились в невразумительное мычание. На глазах у громилы выступили слёзы страха.

— Во-первых, не смей мне перечить! — ласково потрепал по подбородку громилу святоша, в то время как язык стражника рассыпался пылью у него во рту. — А, во-вторых, в нём нет скверны, иначе моя магия его убила бы. Ты ошибся.

Севр рухнул на колени перед святошей, сложив руки в молитвенном жесте. По лицу его текли крупные слёзы, а тело содрогалось от дрожи.

— Я помню тебя, — обратился уже ко мне святоша. — Тебя нашли едва живым после прорыва у сиротского приюта несколько лет назад. Не думал, что ты выживешь.

Теперь и я вспомнил это приторный запах и это лицо, несколько лет назад склонившееся надо мной и посчитавшее нерациональным тратить силу исцеления на приютского сироту, харкающего кровью на последних вздохах. Тогда надо мной сжалились маги крови, увидев в моей руке гвоздь и ощутив обилие чужой крови на моём теле.

Я молчал, ответить мне было нечего, а плюнуть в лицо этому уроду я просто не мог.

* * *

— Миша! Миша! — снова наложился поверх голоса святоши совершенно другой женский голос. — Миша! Да очнись же ты!

Я совершенно не понимал, кого это так настойчиво зовёт женский голос, ведь меня звали Трай. Звали…

Память лихорадочно пыталась зацепиться за имя, выуживая всё новые и новые подробности чужой жизни, вдруг ставшей моей.

Лицо святоши теряло чёткость и расплывалось, зной летнего утра сменился прохладой зимнего вечера, и я, наконец, рассмотрел обеспокоенное лицо лекарки. Нет, не лекарки. Вот мы целуемся, я прижимаю её обнажённое тело к стене в душе, вот я расщепляю в пыль проклятием урода посмевшего отравить её и желавшего изнасиловать… воспоминаний было много. Невеста.

— Наконец-то! Узнал! — с облегчением выдохнула Светлана, сканируя моё тело. — Боги, не пугай так меня! Я уже думала, передо мной сомнамбула! А то и вовсе другой человек! У тебя взгляд был чужой, озверевший!

— Прости, что напугал! — говорил я и ничего не чувствовал, будто тело действовало отдельно от души. Неужели именно это имел в виду алтарь, когда говорил, что я буду постепенно терять связь души и чужого тела?

Я попытался подняться с больничной койки, но тело подчинилось не сразу. Рядом оказалась Тиль. Взгляд её был не менее напуган, чем у Светы.