Кодекс скверны. Разжигая Пламя
Шрифт:
– Благодарю, Двести Третий! – она вдруг прижалась к нему, обвила руками его шею, уткнувшись носом в грудь. – Ты даже не представляешь, что сделал!
Впервые в жизни его кто-то обнимал, тем более, молодая самка. Она была такой тёплой, мягкой, от её прикосновения по коже пробежался приятный озноб, сердце почему-то бешено заколотилось, аж дыхание перехватило.
– Можешь называть меня Майей, – отступив, она ласково улыбнулась. – Скоро свидимся, скорпион!
Двести Третий долго смотрел ей вслед, переваривая произошедшее. Видя собратьев, которым повезло обзавестись
Глава 5
Тёмная густая кровь, взгляд, полный безысходности, синяя полоса на стали… Твин переживала этот кошмар вновь и вновь, стоило лишь закрыть глаза.
Альтера бесследно исчезла, вот уже третий день от неё ни слуху ни духу. Впрочем, так даже лучше: пока нужно разобраться в себе и как жить дальше. Правда, к ней уже накопилась уйма вопросов, но они могут подождать. Пока куда важнее выяснить, кем в действительности ей приходится принцепс, и если всё подтвердится… Даже представить сложно – что будет после.
Рядом кто-то прочистил горло. Твин вздрогнула, оглянулась. Восемьдесят Третья укоризненно качала головой, скрестив руки на груди:
– Ну уж нет, так дело не пойдёт, Пятьдесят Девятая.
– Прости, – она шмыгнула носом. – Не заметила тебя.
– Неужели? – старшая возмущённо закатила глаза. – Да пробеги здесь целый взвод гвардейцев, ты бы даже не моргнула. А мне потом отвечать головой, вдруг что!
Твин виновато потупилась. Подставлять старшую совсем не хотелось, но стоило только остаться наедине с собой, и она тут же проваливалась в своего рода транс, не замечая ничего вокруг. Оставались лишь мысли, замыленные образы, силуэты и ноющее чувство смутной тоски – предвестницы чего-то недоброго.
– Даю тебе ровно два дня. Разберись уже с этим, наконец, – произнесла Восемьдесят Третья тоном, не терпящим возражений. – И чтоб после – никаких косяков, ясно?
Твин энергично закивала, в очередной раз восхищаясь умением старшей понять и проявить сострадание. Наверное, когда способен ощущать чужую боль как собственную, сложно оставаться безучастным.
Восемьдесят Третья мягко сжала её руку и склонилась над ухом:
– Поговори с ним. Он ждёт тебя.
От её слов всё нутро похолодело. Но разве сама не хотела того же? Так почему ноги вдруг стали будто сеном набитые, а в животе образовался мерзкий ледяной ком?
– Иди, – подтолкнула старшая. – Я тебя заменю. Два дня, слышишь? Не подведи меня только, Пятьдесят Девятая, иначе собственноручно обхожу кнутом так, что месяц на спине спать не сможешь.
Окинув её благодарным взглядом, Твин неторопливо побрела к кабинету принцепса. Даже мысль о предстоящем разговоре приводила в неподдельный ужас. Сколько раз она задавалась вопросом – нужен ли он вообще, этот разговор? Может, взять пример с Харо и забить на всё? Какая, к чёрту, разница, отец он ей или нет? Разве это вернёт маму? Разве это освободит её от унизительного клейма?
И вообще, какой во всём этом смысл? Для чего принцепс хочет так бесцеремонно вломиться в её жизнь? Для чего ей нужны ответы, изначально бессмысленные по сути? Глупо ведь надеяться, что полегчает, а вот расковыривать старую рану – довольно опасно. Сумеет ли она справиться с этой болью сейчас, когда осталась совсем одна, когда потеряла самое ценное?..
Твин собрала всю свою смелость и постучала в дверь, что тут же распахнулась. Принцепс, бледный, точно лист бумаги на столе за его спиной, вымученно улыбнулся и, посторонившись, пропустил её внутрь.
– Рад, что ты всё-таки пришла, – волнения в голосе он даже не скрывал.
Она промолчала, не зная, что ответить. Да что там, Твин не имела ни малейшего понятия, как себя вести с ним и как к нему обращаться.
– Это было не просто… господин.
Он осторожно сжал её плечи и заглянул в глаза:
– Не называй меня так, умоляю!
От его прикосновения Твин съёжилась, грудь словно сдавило стальным обручем, мерзкий комок горечи и обиды зацарапал горло, начал душить, всё норовясь вылиться слезами.
– И как же мне к вам обращаться?
– Как угодно, Твин. Хочешь, по имени, хочешь – отцом… Тебе решать.
– Отец… – впервые за всю жизнь она произнесла это слово осознанно, в его истинном значении – не вскользь, не втиснутым между фраз, а так, как оно и должно было ею произноситься ещё в далёком детстве.
Видимо, принцепс вообразил себе, что она уже признала в нём родителя, и заключил её в крепкие объятия:
– Доченька моя! Как же ты похожа на свою мать, даже голосом…
Твин осторожно оттолкнула его, отстранилась, обозначая дистанцию. Не дурак, поймёт. К чёрту эти сопли, пусть сначала объяснит, почему его не было рядом, когда маме перерезали горло! Почему она ничего не помнит о нём, кроме мимолётного образа, показанного ей Восемьдесят Третьей?
– Прости, наверное, я слишком тороплю события, – он смущённо кашлянул. – Давай лучше присядем.
– Благодарю, господин, мне и так неплохо.
– Да-да, конечно, как пожелаешь. Может, выпьешь вина?
Какое, к смергу, вино! Какой – «присядем»! Он что, издевается над ней?!
– Я хочу знать своё имя! Назовите мне его!
Подойдя к столу, принцепс взял бокал, сделал из него несколько глотков и передёрнул плечами:
– Мне оно не известно.
– Что ж вы за отец такой, раз имени собственного ребёнка не знаете?
Он опустил голову, пряча от неё взгляд:
– Дерьмовый, не спорю. Но я любил Анну, любил больше всего на свете! Встреть её хотя бы на пару лет раньше, женился бы на ней, не задумываясь. Только вот уже на тот момент у меня была дочь, понимаешь? – принцепс говорил так, будто её рождение оказалось для него досадной случайностью. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
– А я тогда кто? Щенок из подворотни? – Твин не удержалась, позабыв, что перед ней свободный.
– Я не мог бросить своего ребёнка!