Кодекс скверны. Разжигая Пламя
Шрифт:
– В смысле – там Керс?
– Да в прямом! Оказывается, они ещё осенью его освободили. Так что, брат, нам есть, куда податься. Я уже всё обдумал, последнее слово за тобой. И хер бы с твоей упёртостью, подумай о Твин. Погибнет же…
Испытующе посмотрев на него, Харо угрожающе оскалился:
– Если это шутка такая, я тебе язык вырву и в твою же жопу засуну, всосал?
– Чёрт, да я серьёзно! – Слай раздражённо поднял глаза к небу. – Ну вот сам подумай, мы будем на свободе, вчетвером, как раньше. Можешь со мной хоть вообще не разговаривать, но что насчёт остальных? Они же твоя семья. У нас появился шанс снова быть вместе, и мы не
Харо молчал. Молчал довольно долго. Слай представил, как у того в голове со скрипом крутятся заржавевшие шестерёнки, что в тех часах, однажды найденных в Пустошах Керсом. Правда, починить их полностью у него так и не вышло, может, хоть с этим вот не всё потеряно.
– Чёрт, не тупи, Харо! Что тебе здесь вообще ловить? Или охота девчонку сторожить до самой деструкции?
При её упоминании Сорок Восьмой как-то подозрительно опустил глаза. Смерговы потроха, этого ещё не хватало!
– Постой, братишка, ты что, залип на неё?! – Слай изумлённо присвистнул. – Скажи мне, что я ошибаюсь!
– Не твоё дело!
– Ты вообще в своём уме, дружище?! Ежа тебе песчаного в зад! Нашёл, в кого!..
– Я же сказал! – прорычал Харо, но тут же запнулся, смекнув, что выдаёт себя с головой. – Ладно, я с вами, задрал уже. Только дай мне пару дней.
Усмехнувшись, Слай похлопал друга по плечу:
– Ну вот и отлично. Уходим сразу после праздника, так что времени тебе хватит.
Харо подобрал лук, задумчиво покрутил его в руках и обернулся.
– Не знаю, кто тебя так, – он кивнул на ещё не заживший синяк под глазом, – но, похоже, сработало: наконец-то мозги на место встали.
– Ага, – Слай скривился, – выдали волшебную пилюлину… Умник, мать твою!
Глава 7
За окнами кареты медленно проплывали свежевыкрашенные фасады домов, торговые лавки и закусочные, пестреющие гирляндами бумажных цветов. Простолюдины в бесцветных одеждах скромно жались к краю тротуаров, дамы в вычурных убранствах горделиво шествовали под руки с такими же вычурно разряженными кавалерами. Но стоило взглянуть отстранённо, поверх них всех, сразу становилось заметно, насколько обезличивает толпа, отнимает статус и обесценивает роскошь, смешивая краски в поток живой реки, стремительно стекавшейся к Центральной площади, где ожидалось выступление короля. По традиции, после высокопарных речей и очередных обещаний лучшей жизни, прямо в толпу выбрасывались десятки тысяч золотых. И, очевидно, даже представители благополучных слоёв общества не брезговали щедростью монаршей длани.
Ровена задумчиво рассматривала витрины и окна, воображая себя на месте дочери какого-нибудь купца, чтобы хоть как-то справиться со своей тревогой. Вот она в лёгком платье и в забавной шляпке с атласной лентой спускается в кофейню, украшенную длинными вазонами с разноцветными петуниями; занимает свободный столик и, наслаждаясь ароматным чаем со свежей сдобой, с любопытством наблюдает за прохожими. А после, взяв под руку приятельницу-соседку, прогуливается по мощёным улочкам, вдыхает аромат цветов и сплетничает о каком-нибудь кавалере, настырно требующем её сердце и руку в придачу.
От такой картины на душе стало вдруг тепло и уютно. Ровена даже почувствовала лёгкий укол зависти к сверстницам, живущим размеренной и беззаботной жизнью, не знающим страха и бессонных ночей.
Кортеж продвигался до безобразия медленно из-за бесчисленных желающих пополнить свой карман парой монет или хотя бы одним глазком взглянуть на королевскую семью. Дорога, на которую в иной раз понадобилось бы не больше пятнадцати минут, сегодня заняла около часа.
Кузины не умолкали ни на минуту, перемывая косточки каждой фрейлине. Как бы ни раздражала Ровену их болтовня, она всё же старалась прислушаться к ней, желая отвлечься от предстоящего, но поджилки предательски тряслись, а мрачные мысли то и дело заставляли воображение рисовать самые ужасающие картины, где дядя застаёт её с уруттанцами, обвиняет в заговоре против короны и приказывает немедленно казнить.
План Максиана, казавшийся таким безупречным, теперь словно трещал по швам, как ветхая сорочка, полвека пролежавшая в сырой каморке.
И наконец, спустя вечность, кортеж остановился. На площади воцарился настоящий хаос: бурные крики и аплодисменты, ржание коней и не прекращающийся ни на минуту галдёж терзали и без того воспалённый от тревог и недосыпания разум Ровены.
Кучер услужливо открыл дверцу кареты, а алые львы принялись бесцеремонно разгонять назойливых зевак, освобождая дорогу королевской семье. Пропустив кузин вперёд, Ровена нерешительно спустилась на мостовую и огляделась. Ей сразу же бросилась в глаза синяя вывеска в форме капли. Так вот почему Максиан выбрал «Сапфировую Слезу»: она находилась чуть ли ни в пяти шагах от кортежа. Но без Семидесятого даже эти пять шагов казались бескрайне длинными километрами.
С натянутой улыбкой Ровена последовала за кузинами, рассеянно кивая и помахивая рукой приветствующей их толпе. Пятьдесят Девятая не отставала ни на шаг. Как бы случайно замешкав, Ровена поравнялась с осквернённой и незаметно для других дёрнула её за рукав:
– Видишь синюю вывеску? Нам нужно туда.
В ответ та коснулась запястья пальцами, заверяя, что всё поняла.
Площадь пестрела уже успевшими намозолить глаза гирляндами и бумажными фонарями; толпа живым морем колыхалась у высокого парапета в ожидании начала торжества. Гомон заполонил весь мир и невидимым потоком проник в каждую клетку тела, заставляя Ровену ещё больше дрожать от волнения.
Юстиниан с важным видом поднялся на сцену, и толпа с новой силой взорвалась восторженными криками. Королева прибрала подол бархатного платья и бабочкой запорхала вслед за мужем. Манто из куньего меха, выкрашенное в тёмно-зелёный, переливалось на солнце чистейшим изумрудом. Остановившись рядом со своим супругом, она небрежно вскинула руку, приветствуя свой народ. Корнут с Максианом неподвижно застыли позади монаршей четы в ожидании начала торжественной речи.
Кузины выхватили из рук служанок корзины с тепличными розами и поспешили следом за родителями, со слащавыми улыбками швыряя цветы в толпу. В ответ та наградила их аплодисментами и восхищёнными возгласами.
Ровена приняла такую же корзинку и неуверенно поднялась к родственникам. Рассеянно разбрасывая розы, она пыталась справиться со стремительно нарастающим беспокойством: до речи Юстиниана оставалось совсем чуть-чуть. Если получится сбежать сразу, в её распоряжении будет около получаса. Нужно проделать всё естественно, не вызвав ни малейших подозрений. Но получится ли?
Канселариус вышел вперёд и, вскинув руку в приветствии, с чувством и расстановкой принялся повторять уже затёртую до дыр, но ставшую традиционной для праздника легенду об основании первого города Прибрежья.