Кофе для истинной леди

Ролдугина Софья Валерьевна

Я дважды перечитала письмо, прежде чем отложить его. Конечно, в проницательности Эллису не откажешь. Не видя картину целиком, по одним лишь моим словам да по бумажкам с угрозами, он сделал предположение, которое попало в точку.

Теперь, кажется, я поняла, где ключ к разгадке. Осталось только узнать: что натворили близнецы четыре месяца назад.

И как в этом замешан Фаулер…

Послание для Эллиса вышло очень и очень обстоятельным. На подробнейшее изложение событий последних дней я потратила

около полутора часов, зато и результатом осталась довольна. Надеюсь, что и сам Эллис не разочаруется. Все, что я могу сейчас сделать — это отправить ему письмо и лечь спать, чтобы уже завтра, на свежую голову, поговорить с близнецами начистоту.

Мне одиннадцать лет. Через год… нет, уже через восемь месяцев я отправлюсь в пансион имени Святой Генриетты. Уезжать из дома совсем не хочется, но отец настаивает, а матушка плачет, но не оспаривает его решений.

Мне одиннадцать лет, и пока еще я могу разъезжать с леди Милдред по всей Аксонии, навещая ее друзей и знакомых. Обычно поездки приносят только радость… Но сейчас я прячусь за портьерой и ужасно, ужасно боюсь выдать себя даже вздохом.

Маленькой девочке нельзя находиться в библиотеке у герцога, но играть с младшими детьми, да еще мальчишками, так скучно…

А теперь сюда пришли эти и ругаются.

— Стеф, ты и впрямь думаешь, что эти ублюдки — твои д-дети? Да они похожи на тебя не б-больше, чем на твою обожаемую Абигейл! Наверняка она нагуляла их на стороне.

— Глупости. Зачем бы Абигейл меня обманывать? Да, мальчики не похожи ни на меня, ни даже на родственников по моей линии. Разве что на кузину Мод. Но я доверяю Абигейл… и, в любом случае, это ее дети. Уж в этом сомневаться не приходится.

Грохот. На пол сыплются книги.

— И ты г-готов передать титул тому, в ком нет твоей к-крови? Чтобы сказал наш отец, если б-бы титул перешел к б-безродным п-поросятам? Он д-должен передаваться по крови, иначе это… воровство! Да, воровство!

— Ты переходишь всякие границы.

— Я всего лишь забочусь…

— Позаботься о себе — умолкни. Иначе я за себя не отвечаю.

— Т-ты не можешь…

— Могу. У тебя есть два дня, чтобы покинуть мой дом. И минута, чтобы выйти из этой библиотеки.

— Но…

— Полминуты. Ты и так злоупотребил моим терпением.

Хлопает дверь. Коленки у меня начинают дрожать, но я вздергиваю подбородок — как бабушка. Если страшно, улыбайся, Гинни. Всегда улыбайся.

Шаги. Он ходит по комнате, неторопливо и уверенно. Собирает книги — я слышу, как шуршат их страницы, как скрипят кожаные переплеты. Портьера пыльная, спина чешется из-за насыпавшейся за шиворот каменной крошки от штукатурки, но если двинусь — меня заметят. И это будет, плохо. Плохо.

Шаги становятся ближе и ближе — а потом замирают. Рука в коричневой перчатке осторожно отводит портьеру в сторону.

Улыбайся,

Гинни.

— Добрый день, сэр. Сегодня прекрасная погода.

Каждое мгновение я ожидаю, что он закричит на меня, занесет руку для пощечины или позовет бабушку, чтобы та поругалась. Но он только смотрит, подергивая вислые белесые усы. А потом, когда становится так страшно, что уже почти все равно, спрашивает:

— Вы много слышали, юная леди?

Бабушка учит быть честной. Она говорит, что правда очаровывает вернее лжи.

— Все. Это получилось случайно.

— Конечно… — взгляд у него становится рассеянный. — Пообещайте, что не будете говорить об этом, юная леди… и постараетесь обо всем забыть.

Делаю реверанс и склоняю голову, как учила мама.

— Обещаю.

— Вы просто умница, леди Виржиния-Энн…

Его лицо озаряет виноватая улыбка. На мгновение он становится похож на большую, грузную, очень печальную собаку, а потом ткань портьеры выскальзывает из его пальцев — и начинает стекать. Как вода. Бесконечные потоки плотной, пыльной ткани. Я кашляю, задыхаюсь…

И просыпаюсь.

Сердце у меня колотилось, как после четырех чашек самого крепкого кофе. Одеяло запуталась в ногах, подушки сбились. Кажется, я спала лицом вниз, и поэтому мне стало не хватать воздуха. Вот и привиделось… такое.

— Магда, — слабо позвала я. В комнате царил полумрак. Ставни были закрыты, из комнаты для прислуги не доносилось ни звука — значит, еще слишком рано. Впрочем, моя горничная всегда вставала еще до света. Наверняка и сейчас она уже проснулась.

Я вздохнула, расправила по возможности одеяло и потянулась к колокольчику. Он был старинный, серебряный, с затейливой гравировкой, похожей на волшебные узоры… И мне вспомнилось вдруг, что в некоторых землях считается, будто звон колокольчика может отогнать злых духов.

Интересно, а против дурных снов тоже сгодится?

За стеной что-то звякнуло. Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появилась Магда — немного раскрасневшаяся и, без сомнения, бодрая. Правая рука у нее была перевязана бинтом.

— Святые небеса! Что с тобой случилось? — от неожиданности я даже позабыла об утренних приветствиях. В голове пронеслась безумная догадка — чтобы отомстить мне, Фаулер причиняет вред моей прислуге.

К счастью, широкая улыбка Магды развеяла эти страшные подозрения прежде, чем они укрепились.

— А, рука-то? Ну, так я утюгом ваше платье, леди Виржиния, гладила, и не углядела! Вы не волнуйтесь, все с платьем в порядке…

— А с твоей рукой?

— А что с ней станется? — философски пожала Магда плечами. — Авось не помру. Заживет, как на собаке, не сомневайтесь, леди Виржиния. Только что ж это вы так рано проснулись? Еще шестой час, а легли вы за полночь. Неужто отдохнуть успели?