Кофейный роман
Шрифт:
— Яяяя… рик… — радостно начала и в замешательстве закончила молоденькая девушка перед ней с бумажным пакетом в руках, а потом, приосанившись, посчитала нужным спросить: — А где Ярик?
— Кто? — переспросила Ника, внимательно разглядывая гостью.
— Ярик, — повторила девушка и похлопала длинными ресницами. — Ярослав Закревский. Он что? Квартиру продал?
— Вы хотите купить? — совсем ничего не понимала Ника.
— Нет. Я Оля! — заявила девушка, будто бы это все объясняло, в том числе рост цен на недвижимость. —
— Ярослава нет, — начиная соображать, ответила Вероника.
Оля нахмурилась и закусила пухленькую нижнюю губку. А потом окинула внимательным взглядом Веронику — от тапок до макушки. Разумеется, задержавшись на некоторое время на несколько раздавшейся талии.
— А вы кто? — растерянно спросила она.
— Квартирантка! — рявкнула Ника и хлопнула дверью перед хорошеньким носиком Оли.
Но тишина длилась ровно восемь секунд по часам. А потом снова позвонили и для верности постучали.
— Я же сказала, Ярослава нет! — «квартирантка» опять появилась на пороге.
— А вы не подскажете, где он теперь живет? — попросила барышня.
— Еще как подскажу! — заявила Ника, скрестив руки на груди. — Где-то на Оболони. Связался с какой-то вертихвосткой, проходу ей не дает. Днюет и ночует под ее окнами.
— Бедный Ярик!
— И не говорите!
Девушка совсем поникла и грустно покачала головой. Потом вдруг подняла свои круглые глазки на Нику и с надеждой попросила:
— Но вы ведь скажете ему, что я его искала? Ну… когда увидите. Он же за квартплатой приходит… Оля с юрфака! Он поймет!
— Всенепременно! — прошипела Ника и вновь захлопнула дверь.
Он поймет!
Через пять минут она уже тащила в гостиную из кладовки свой чемодан, а из шкафа в спальне — кипу своих вещей.
Уйти — лучшее, что она может сделать для Закревского. Если ее почти трусило от какой-то смазливой девчонки, которая в самом лучшем случае по собственному почину бегает за Славой, то что должен чувствовать он, не только зная, что представляло ее времяпрепровождение на протяжении многих месяцев, но теперь и увидев, как оно было.
Она должна дать ему свободу. Не нужно было к нему переезжать. Пользовалась его помутнением в голове — хватит! Знала ведь, что добром не кончится. Понимала, что такое Каргин. И так беспечно подставила Ярослава под удар. Кто еще увидит? Его шеф, помощница. Господи, у него родители, сестра.
— Скандальные задержания в столице. По согласованию с ГПУ… — вещала строгая дикторша в телевизоре, пока по комнате пролетал второй ворох одежды.
Ника подняла глаза и в следующее мгновение стала медленно оседать на пол рядом с раскрытым чемоданом. На экране мелькали кадры с Каргиным, прикрывающимся рукой, его чертовым Дэном, какими-то пресс-секретарями, чиновниками…
Чиновники!
Еремеенко.
Прижав к губам ладонь, Ника пыталась вслушиваться в то, о чем
Каргин арестован.
И здесь не обошлось без Закревского — его строгое лицо мелькнуло на секунду рядом с Вересовым среди множества других лиц на экране. А может, и меньше, чем на секунду. А может, ей просто показалось. Но даже этого «показалось» хватило, чтобы сложить два и два.
Вероника неплохо считала. Иначе не вышла бы замуж за олигарха. Но недостаточно хорошо, чтобы не влипнуть по самые уши в этот чертов брак настолько, что не отмоешься.
Но в том, что касалось Закревского, считай-не считай — без него не обошлось бы.
Ключ в двери повернулся резко. Громко. Громче всего на свете.
Этот звук вернул Веронику к действительности. В телевизоре кто-то что-то готовил. Она по-прежнему сидела на полу и, оказывается, плакала. Попыталась утереть слезы, но те продолжали течь по щекам.
— Ник, я дома! — донеслось до нее из прихожей. Его звучный голос сейчас звучал ясно и беззаботно. Будто бы ничего не случилось.
Шаги. Ровно пять до комнаты.
Он показался в дверном проеме с широкой улыбкой на губах. Но стоило ему увидеть Веронику возле полусобранного чемодана на полу, как улыбка застыла, отчего его красивое яркое лицо превратилось в маску. Потом и она стала медленно стираться. Наконец, взгляд почернел и потяжелел.
Пауза длилась бесконечно долго. Тишина, прерываемая только болтовней из телевизора. Немыслимой, бестолковой, по-ярмарочному жизнерадостной болтовней — кулинарное шоу в разгаре.
Закревский разлепил губы и проговорил так, словно бы ничего не чувствовал, словно бы сейчас был совсем пустой, что так не вязалось с его тяжелым взглядом:
— Сбегать зачем? Я же все понимаю.
— Ты ничего не понимаешь, — выдохнула она, всхлипывая. — Я не сбегаю, но так лучше. Все это только потому, что ты чувствуешь себя в ответе. А зачем оно тебе? Что ты вцепился в меня? Тебе нормальная нужна, ясно? Нормальная! Думаешь, я не соображала, что делаю? Всегда соображала! Каждую минуту точно знала. Но это мое, грязное и гнилое. Мне с этим жить, не тебе. Когда в любой момент в тебя могут тыкнуть, даже там, откуда не ожидаешь.
— Это все?
— Нет, не все!
В ней словно включилась пластинка с записанным бесцветным голосом, сопровождаемым всхлипами.
Ника говорила и говорила, и говорила. Как приехала в Киев, как провалила экзамены, как познакомилась с Каргиным. Сначала все казалось сказкой. Все и потом оказалось сказкой, с той разницей, что для взрослых. Торопясь сказать обо всем, Ника вспоминала, как первый раз оказалась в больнице. Ходила в милицию, подала на развод, съехала в общежитие.
— Я сама к нему вернулась, слышишь, сама. А ты не знаешь меня совсем!