Когда бессилен закон
Шрифт:
— Что мне ответить ему на вопрос, почему ты не приехал?
— Я навещал его. Я просто не рассказывал тебе о каждом...
— Но ты не был у него неделю. Он все говорит мне. Ты был слишком занят!
Ударение, сделанное ею на последних словах, заставило меня предположить, что наша беседа уходит от темы. Я заговорил неторопливо, придерживаясь предмета разговора.
— Честно говоря, Лоис, в деле Дэвида мало что изменилось. Я уже почти в конце нескольких путей, которые абсолютно ничего мне не дали. Я начинаю думать, что самое лучшее, что можно сделать сейчас, — это просто подать ходатайство
Я остановился.
Лоис кивала головой так, что я понял — она меня больше не слушает. Сегодня она была одета по-деловому: костюм и туфли на каблуках. Лицо ее приняло такое выражение, которого ничто из сказанного мной уже не могло изменить. Тем не менее я сделал попытку ее успокоить.
— Я навещу его после обеда, — сказал я.
— Возможно, тебе лучше не делать этого.
Слова эти застали меня врасплох. Лоис продолжила:
— Когда ты не приходишь, он волнуется, но встречи с тобой, по-видимому, угнетают его еще больше. По крайней мере он знает, что я верю ему. Со мной он может говорить свободно.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что ты ему веришь? Я тоже верю ему. Господи! Да я точно знаю, что он невиновен. Вспомни, ведь именно передо мной тот маленький мужчина размахивал пистолетом.
— Да.
Я не был уверен, что Лоис смотрела на меня с презрением: для этого в ее решительном взгляде присутствовало слишком много разочарования. Но ее взгляд словно удерживал меня на месте.
— Однако до того, как это произошло, ты все же не был уверен, — сказала она. — Понадобилось доказательство, чтобы ты убедился в его невиновности. От меня же это потребовало только веры.
Внезапно я почувствовал себя страшно уставшим.
— Я сожалею. У меня действительно были сомнения. Если бы эту историю рассказывал не Дэвид, я бы и на секунду не поверил в нее. Даже зная Дэвида, это нелегко было сделать. Как это у тебя не возникло сомнений, Лоис? Скажи мне. Как ты сумела отмести их, едва только они появились? Научи меня, как делать это. Пожалуйста, я хочу понять.
— Ты не сможешь, — ответила она. — У тебя не должно было их быть с самого начала.
— Хорошо, но теперь этого не изменишь.
— В самом деле, даже это, в общем-то, не имеет значения. Вопрос в том, что ты не сделал ничего, несмотря на свои обещания. Помнишь, Марк? Когда после того, как человек под мостом направил на тебя пистолет и рассказал, что случилось в действительности, ты пришел ко мне, и твои глаза светились. Ты был счастлив. Ты ожидал, что и я почувствую себя счастливой. Ты сказал, что теперь без всяких сомнений знаешь, что нужно делать. Помнишь? Неужели ты не понял, Марк, что это объяснило мне? Это подтвердило, что ты уже раньше мог бы что-то сделать для Дэвида, если бы верил ему.
— Нет! Это абсолютно не соответствует
— Сделал ли? Все ли, что ты, по твоим словам, мог сделать? Солгать, смошенничать, сфабриковать улику? Да ты, в конце концов, мог бы рассказать какую-нибудь историю о человеке под мостом и независимо от того, произошло ли это на самом деле или нет.
Глаза мои округлились.
— Нет, — сказала Лоис. — Такое даже не могло прийти тебе в голову. Но если бы ты был уверен в невиновности своего сына, ты все же что-нибудь да сделал бы. Я бы и сама что-то предприняла. Но у меня нет той власти, что есть у тебя.
Я рассмеялся.
— Власть... Если бы ты только могла понять...
Она сделала движение в мою сторону.
— Будь я хоть один день окружным прокурором, это дело никогда бы не дошло до суда.
Мне оставалось лишь покачать головой. Невозможно убедить в чем-то человека, чьим аргументом является невежество.
Лоис тоже поняла, что это безнадежно.
— Мне не стоило даже и заговаривать об этом, — сказала она. — Я просто хотела заставить тебя увидеть, что ты сейчас обязан что-то сделать. Ты должен. Прежде чем зайдет солнце. Прежде чем Дэвиду подстроят в тюрьме еще что-нибудь, Марк. Теперь ты понимаешь?
Она плакала. Не демонстративно, без всхлипов. Две слезы, такие же строгие, как ее костюм, скатились по щекам Лоис. Если бы я не был уверен, что этим оттолкну ее, я встал бы и обнял жену. Но время на то давно миновало. Я сделал все, что мог, чтобы успокоить ее — с расстояния в пять футов.
— Я понимаю, Лоис. Я уже совсем близок к тому, чтобы получить все, что мне необходимо. Я почти у цели. Поверь мне.
Поверь мне, хотя это неправда, добавил я мысленно. Но я не желал, чтобы Лоис подталкивала меня к действиям. Может быть, это было чувство молодости, которое вселилось в меня после вечера, проведенного с Линдой. Я ощутил, что у меня действительно есть власть, что я не какая-нибудь беспомощная уличная жертва. Малиш допустил ошибку, напав на меня. Мне следовало дать ему понять это.
Когда я позвонил ему, он сам подошел к телефону. Это уже само по себе являлось победой. Многим ли удавалось пробиться через всех его посредников, чтобы поговорить с ним напрямую?
— Малиш слушает, — прорычал он.
На какое-то мгновение я усомнился в этом. Нет, не в том, что он мог говорить со мною лично. У меня возникло сомнение, что злобные тучи, нависшие надо мною долгие месяцы, в действительности могли быть сконцентрированы в одном человеке, в одном реальном живом существе, потевшем и волновавшемся на другом конце телефонной линии.
— Это Марк Блэквелл. Мне бы хотелось встретиться с вами.
— По какому поводу?
Он оказался наглецом. Если бы он мог привести меня в еще большее бешенство, чем то, в котором я уже находился, то его реплика сделала бы это.
— Ну, скажем, по поводу Менди Джексон.
— Кого?
— Не стоит ходить вокруг да около, Малиш. Я даю тебе шанс выпутаться из этого. Ты приедешь?
Он заколебался.
— Куда?
— В мой офис. Здесь будет достаточно конфиденциально.
Всю последовавшую затем долгую паузу я слышал его дыхание.