Когда был Ленин мумией
Шрифт:
— Так отвалились, сударь мой! Им же страшно подумать — больше пяти тысяч лет. За такое время даже стальной уд ржой в пыль изойдет.
— Я так понимаю, это беднейшие слои среди присутствующих? И, очевидно, самые угнетенные? — уточнил Ленин.
Пожав плечами, Пирогов повел его дальше, говоря на ходу:
— Беднейшие — возможно, хотя все мы тут обитаем по принципу «оmnia meum mecum porto»: все свое ношу с собой. А вот насчет угнетенных, не скажите. Вообразите — и у чинчорро, и у чирибайя был свой первобытный социализм. Тот самый, что упомянут в известных сочинениях
Ильич жадно впитывал каждое слово.
— Впрочем, все это уже философия, — спохватился Пирогов. — Давайте все-таки сделаем маленький крюк, я вам настоящее чудо покажу.
И он затащил Ленина в левый угол зала, где на каменной плите, вытянувшись во весь рост, лежало завернутое в тяжелый саван тело и сладко дрыхло. Рядом, сложив ноги витиеватым кренделем, торчала маленькая, размером с русскую борзую, серебряная статуя. Спящий в саване умудрился удобно притулить голову на ее острую светящуюся коленку.
— Извольте взглянуть на прелюбопытный феномен: Пандита Хамбо-лама Даши-Доржо Интигилов 12-й. Бурятский хамбо-лама, — возвестил Пирогов. — Заснул однажды и просыпаться не пожелал. Однако разлагаться вот уже полвека тоже не спешит, хотя бальзамированию тело подвергнуто не было. Впрочем, это частое явление среди буддистов. Видите рядом серебряную статую? И не статуя это вовсе, а настоятель вьетнамского монастыря Ву Кхак Минь. Как и его коллега, однажды погрузился в молитву — и вот уже триста лет так сидит. Во Вьетнаме стопроцентная влажность, казалось бы, тело должно набухнуть и сгнить. А оно вопреки всем законам природы наоборот усохло. Мумия весит 7 кило: я сам проверял.
— Неужели это не статуя? — не поверил Ильич. — А почему тогда такой странный цвет?
— Ученики покрасили серебряной краской — чтоб мухи не беспокоили.
Нетленные буддисты Ильичу активно не понравились. Аморфная равнодушная, удовлетворенная своим растительным существованием, масса. Таких не спросишь: с кем вы, товарищи? Им, должно быть, совершенно все равно, чья власть нынче на дворе.
И он шагнул было прочь, но тут же подскочил на месте, как ошпаренный. Из ниши, скребя по каменному полу когтями, выползло что-то черное, изможденное, с длиннющими, проступившими сквозь кожу, зубами. Тело существа напоминало панцирь черного омара, густо покрытый лаком.
— Испугались? — усмехнулся Пирогов. — Я тоже в первый раз шарахнулся, как лошадь перед запаленным фитилем. А сейчас ничего, привык. Это фанатики религиозные.
— Из Африки, очевидно? — спросил Ильич, с опаской подбирая ноги.
— Нет, нет, из Азии — японцы, школа сингон. Монах Кукай основал. У них, представьте, такая навязчивая идея — сделать из себя мумию еще при жизни, своими же руками. Для этого монахи сингон едят крайне мало и только пищу, исключающую крахмал, а пьют исключительно сок смолистого дерева. Изможденному организму ничего не остается, как перейти на потребление собственных тканей. Уже полумумиями они берутся медитировать — и незаметно переходят в мир иной.
— Отчего ж так черны?
— Смола-с. И еще лак, которым их покрывали после смерти для пущей сохранности.
«А вот такие индивидуумы нам нужны! — с облегчением подумал Ильич. — Бесценное подспорье. Если хорошенько прочистить им мозги, можно опереться на них так же спокойно, как на латышских стрелков. Надо только повернуть их фанатизм от бога в сторону революции, а уж жертвовать собой ради идеи они и так умеют».
— А с самим Кукаем нельзя познакомиться поближе? — спросил он вслух, понимая, что если что — лучшей кандидатуры для начальника загробного ЧК и не придумать.
В замешательстве покачав головой, Пирогов сказал, что с монахами сингон никогда не общался. И вообще им надо торопиться — мест в камерах, возможно, уже не осталось. Повинуясь его указаниям, Ильич прошел еще немного вперед, до проема в стене и пригнул голову, чтобы пролезть в чрезвычайно узкий коридор.
— Отсчитываете ровно 23 шага, — предупредил хирург, — после чего сразу поворачиваете вправо. Умоляю, будьте предельно точны. Впереди — смертельная ловушка.
Глава 14. Распальцовка по понятиям
Коридор оказался скорее шахтой, круто ведущей куда-то вниз. Настороженный Ильич сначала шарил по стене рукой, потом нащупывал пол ногой — так что продвигались они довольно медленно. Тишина вокруг царила запредельная, звенящая: такой Ленин не знавал даже ночью в Траурном зале.
— Двадцать один, двадцать два, — отсчитывал в самый его затылок Пирогов. — У вас двадцать третий шаг, дальше не ступайте, там бездонный колодец! Поворачивайте в проход.
И опять они тащились, как два беспомощных слепца, по невидимой стенке, на этот раз куда-то вверх.
— Понастроили ловушек и обманных ходов для расхитителей гробниц, а план, вообразите, за давностью веков утеряли, — жаловался Пирогов, учащенно дыша. — Вот и приходится брести почти наугад. По моим расчетам, за следующим поворотом погребальные камеры должны бы и начаться. А ну коли нет? Как будем выбираться из этих пирамидных недр?
К счастью, его опасения оказались напрасными. Едва повернув, они увидели впереди широкую щель, из которой бил свет, и услышали громкий нахрапистый голос, интонации которого показались Ильичу смутно знакомыми. Через десять шагов выяснилось, что свет исходит из щели в проеме, неплотно задернутом не первой свежести занавеской, украшенной многочисленными крестами в кругах.
— Ты на кого наехал, мудило тряпошное! — неслось из-за занавески. — Ты на папу наехал? Предъявы кидаешь, а за руку меня ловил? Играй, сявка, или на бинты расшелушу. Ходи давай…
Уголовный, — мгновенно оценил обстановку Ильич и поморщился. Уголовных он не любил. Последний раз пересекался с этой публикой в 1895-м, на пересылке. Но вот сидеть вместе — спасибо товарищам по партии! — не довелось. Как политическому со средствами, Ленину всякий раз удавалось выбить себе уютную одиночку. Он даже подумал, не стоит ли поискать на ночь другого пристанища. Это, судя по всему, было небезопасным. Но Пирогов сзади деликатно тронул за плечо, и Ленин нехотя ступил внутрь.