Когда цветут камни
Шрифт:
Но беда была в ином: генеральный штаб сделался теперь всего-навсего протокольным отделом фюрера. Да и слава танкового короля померкла. А когда-то танковые дивизии Гудериана врезались в глубь России и, так, казалось ему, кромсали оборону русских, как стальные ножницы марлевую занавеску.
Недавно Гудериану удалось высказать Гитлеру свои мысли об усилении Восточного фронта танковыми частями за счет Западного. На Западном фронте, в Арденнах, пора переходить к жестокой обороне, а подвижные силы — танковые дивизии — бросить против русских. Гитлер согласился было, но, взглянув на присутствующих при этом разговоре Геббельса и Риббентропа, ответил:
— Западный
«Конечно, Гитлер политик, — признал тогда Гудериан. — Но в наше время никакая политика не может иметь успеха без прозорливой военной стратегии…»
Гудериан изредка критиковал Гитлера, чтоб не казаться самому себе мелким: величие другого всегда чем-то ранит тщеславного человека.
«Сегодня надо пожаловаться фюреру на командующего группой «Висла», — решил Гудериан, уже сидя в машине. — Сто тысяч фаустпатронов лежат в познанском арсенале, а командующий до сих пор не распорядился выдать их войскам. Фаустпатроны — превосходное оружие. Оно поможет нам быстро свести к нулю количественное превосходство русских в танках. В конце концов после сражения на Висле русские останутся без танков».
Начальник генштаба иногда начинал верить, что в Гитлере есть что-то сверхчеловеческое. Властный, целеустремленный, умеющий увлекать; феноменальная память — в своих речах он нередко перечисляет сотни имен командиров дивизий, множество городов, населенных пунктов, не глядя на карту, так свободно, будто святой дух диктует ему эти сведения.
О святости Гитлера Гудериану приходилось думать все чаще и чаще после 22 июня. Он хорошо знал, что Гитлер не курит, не пьет, не ест мясных блюд и не женат. Многие, в том числе и Гудериан, считали, что если бы Гитлер женился, то с ним легче было бы работать. Но он или действительно аскет, или дал себе слово до конца жизни играть роль аскета.
С тех пор как Гудериан возглавил генштаб, фюрер, не без подсказки Гудериана, принял глубоко продуманные меры к исправлению положения на Восточном фронте: линия фронта сократилась и выровнялась, немецкая армия теперь закрепилась на выгодных естественных рубежах: Карпаты, Висла…
Машина остановилась. Гудериан посмотрел на часы: из Цоссена он доехал до центра за сорок минут.
Освежающий утренний морозец приятно холодил щеки начальника генштаба. Не торопясь Гудериан прошелся по обледенелой, посыпанной песком площадке перед главным подъездом имперской канцелярии. Сюда лишь вчера Гитлер перенес свою штаб-квартиру из Цигенберга — с Западного фронта.
— У фюрера совещание, — сообщил адъютант Гитлера, встретив Гудериана в приемной. И, помолчав, как бы между прочим, добавил: — Есть депеша. Рокоссовский атакует левый фланг нашей группы «Висла».
«И Рокоссовский поднимается… Странно. Надо немедленно предложить фюреру план переброски хотя бы трех танковых дивизий с Западного фронта на Восточный. Самый подходящий момент, чтобы начать такой разговор».
Гудериан схватился за бок — у него болела печень — и упавшим голосом попросил адъютанта доложить фюреру о своем прибытии. Но в эту минуту дверь открылась, и в ней показалось лицо Гитлера, чуть обрюзгшее, с лоснящимися черными усиками и глазами, глядящими прямо и колюче. Адъютант вскочил, а Гудериан, попав под прямой, колючий взгляд, вытянулся и выбросил руку вперед:
— Хайль Гитлер!
— Мой верный друг, — сказал ему Гитлер, — я готов выслушать твой доклад через полчаса.
Безмолвным жестом послав куда-то адъютанта, он скрылся за дверью.
Гудериан, оставшись в приемной, догадался, что у фюрера идет обсуждение секретного плана, с которым Гудериан бегло познакомился еще в Цигенберге. План этот родился в голове Гитлера на второй же день после испытания нового сверхскоростного и сверхвысотного летательного аппарата, сконструированного Брауном. Теперь этот аппарат был назван «Фау-2». Это действительно чудо двадцатого века. «Фау-2» поднимается на высоту сто семьдесят тысяч метров. На такой высоте аппарат с минимальной затратой реактивного горючего способен достигнуть весьма отдаленных объектов по строго заданному курсу. Сам конструктор утверждал, что его аппарат после некоторых усовершенствований может достигнуть Луны. Такое заявление расковало буйную фантазию Гитлера; он стал мечтать вслух чуть ли не о завоевании вселенной. Но это в будущем. Пока же он ограничил свои мечты реальными возможностями: приказал срочно начать серийный выпуск «Фау-2» для нанесения ударов по важнейшим центрам противника на западе и на востоке.
— Будем надеяться, — сказал Гитлер на приеме в честь Брауна, — что аппарат «Фау-2» поможет нам выиграть войну. Слава Брауну!..
И с этой минуты в имперской канцелярии днем и ночью твердят: «Браун, Браун…», «он помогает фюреру выиграть войну…», «это счастье для Германии, это гений…».
Через полчаса, как было сказано, дежурный адъютант пригласил Гудериана в кабинет Гитлера. Переступив порог, начальник генштаба начал, не теряя ни минуты, утренний доклад. Но Гитлер тут же прервал его вопросом:
— Сколько у русских танков?
— Сколько танковых дивизий прибыло на Вислу после первого января? — уточнил вопрос всегда хмурый начальник партийной канцелярии Борман.
Было видно, что Борман уже где-то раздобыл более свежие данные, которыми не располагал генштаб.
— Мой фюрер, мои сведения не будут для вас новостью. Позволю себе заметить: если бы наша разведка была сосредоточена в одних руках, то генеральный штаб…
— Кто жалуется на недостаток власти, у того, значит, не хватает ума и воли взять эту власть в свои руки, — снова перебил Гитлер Гудериана и, подняв палец, сказал подчеркнуто: — Разведка в одних руках…
Наступила минута напряженного молчания. Гитлер прошелся у края своего стола, посмотрел на карту Восточного фронта:
— Главное в сражении не сведения разведки, а психология солдат. Русские сейчас, именно в эту минуту, бросают в атаку танки. Но эти танки наткнутся на крепости, на сотни крепостей! Они остановят русские танки и превратят их в жаркие костры. Сто, двести, тысяча костров озарят поле боя…
— Я буду рад и молю об этом бога, — сказал Гудериан, поняв, что речь идет о противотанковых гнездах для солдат-одиночек, вооруженных фаустпатронами.
О них вчера вечером докладывал инженер Зейдлиц, прилетевший с Восточного фронта в Берлин вместе с Гиммлером. Гудериан внимательно изучил чертежи этих гнезд. Прекрасное сооружение, и лишь одно, по его мнению, не учтено в устройстве гнезда: солдат в ходе боя не может маневрировать и взаимодействовать, он изолирован. Однако этот недостаток имеет свой плюс: одинокий солдат, сидя в гнезде, не может заразиться паникой, ему все равно некуда отступать, и он будет драться с танками до конца.
Гитлер все продолжал говорить о поле боя, охваченном огнем горящих танков, говорить так, словно они уже горели у него на глазах. В таких случаях ему всегда трудно было остановиться. Он говорил до тех пор, пока не чувствовал, что его слушатели не только поверили ему, но и глубоко убедились в правоте его слов.