Когда физики в цене
Шрифт:
И, наконец, фактор четвертый, ускоряющий дорогу к открытию, — все более тесная связь между учеными разных стран; всевозрастающий обмен информацией, все большее количество совместных научных работ.
Ученые долгие века были ограничены в обмене информацией. Они довольствовались перепиской, редкими встречами, ведь конференции, симпозиумы, семинары — это приметы последнего времени, будни науки наших дней. Не так давно роль посредников играли сами ученые, в основном те из них, кто не был удачлив в собственных исследованиях. В прежние времена события двигались от континента к континенту, словно неторопливые парусники. Сегодня вести облетают земной шар со скоростью света. Новости перестают быть новостями для всей планеты в самый момент рождения. Двадцатый век ворвался в окна самых
Перед японской наукой возникают новые задачи — она должна выдержать конкуренцию с наукой других стран. И один из величайших ученых наших дней, Хидеки Юкава, творец теории ядерных сил, физик-теоретик, переключает свое внимание на одну из «горячих точек» — на разгадку механизма мышления, чтобы найти новые методы обучения, помочь стране обрести современный уровень знаний.
Назовем еще один важнейший фактор, дающий мощный стимул прогрессу науки. Ярко проступают черты удивительного явления, свойственного творческой атмосфере нашего времени. Наука стала заботой правительств.
Она обязана открывать новое, стимулировать развитие техники, оплодотворять промышленность. От нее ждут открытий, ждут сенсаций…
Это примета времени. Это и следствие и причина тех грандиозных сдвигов в науке и технике, которые получили название научно-технической революции.
Веками развитие науки искусственно тормозилось. В своем движении она должна была искать лазейки, словно весенний ручеек, придавленный коркой зимнего льда.
Конечно, властители мира вынуждены были использовать и применять какие-то достижения научной мысли. Но это касалось практических методов. Когда же мыслители отваживались на пересмотр устоявшихся взглядов, на расшатывание основ, узаконенных светской властью и церковью, виновных ожидала неизбежная кара.
Двадцать веков после Аристотеля наука не имела права на открытие. Ученые не имели права исправить или дополнить Аристотеля. Церковь, правящая миром, умами людей, строго блюла косность взглядов и дозировала знания с корыстной целью удержать власть — невежеством легче управлять. В одном из центров образования, в Оксфорде, даже в XVI веке взимали штраф с лектора, отважившегося читать лекции не по Аристотелю.
Архимеду приходилось скрывать свою гениальную находку — математический метод, который помог ему добыть истины, ставшие основой геометрии и механики. Он не мог без опасений за свою свободу и жизнь противопоставить его официальной — «судебной» — математике, утвержденной якобы на веки веков авторитетом Платона.
Леонардо да Винчи приходилось покупать себе возможность творить ценой траты времени и сил на увеселительные аттракционы для сильных мира того.
«Чудачества» — занятие наукой (давшие, кстати, средневековью почти все технические возможности, которые позволяла механика без применения пара и электричества) — прощались ему только во имя умения услаждать его покровителей.
Ломоносов дарил России просвещение, знания, изнемогая в борьбе с чиновниками. Пушкин называл его первым русским университетом. Этим почти все сказано. Все, кроме того, что Ломоносов стал им вопреки всем препятствиям, которые громоздились на пути этого гения. Исследования в области физики, которым суждено было прославить Россию, встречали бурный отпор со стороны псевдоученых, принадлежавших к реакционной группировке невежественных ставленников Бирона и Шумахера. Чтобы потушить светоч мысли, они не останавливались даже перед диким актом: арестом Ломоносова! Он был дополнительно приговорен к лишению прав и телесному наказанию. Этот приговор, правда, не был приведен в исполнение, был объявлен условным, но так или иначе «выскочку» наказали — урезали вдвое его оклад… Ломоносов ответил властям так, как мог тогда ответить только истинный ученый, — во время ареста написал ряд выдающихся сочинений.
Чтобы отучить его от открытий, невежественные попечители науки идут на обходный маневр: заставляют его отдавать время сочинению од, трагедий, «слов», оформлению иллюминаций (старый рецепт, применявшийся еще к Леонардо да Винчи).
Вот выдержки из отчаянного письма великого ученого начальству: «И так уповаю, что мне на успокоение от трудов, которые я на собрание и на сочинение Российской империи и на украшение Российского слова полагаю, позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их вместо бильярду потребить на физические и химические опыты…».
Практически в одиночку Ломоносов заложил основы российской науки как системы знаний. Но все созданное виделось ему в руинах и забвении: «Теперь при конце жизни моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной…».
Науке в России еще предстоял долгий путь в борьбе за право на существование. Самодержавие погубит Столетова, Лебедева и других выдающихся мыслителей России, прежде чем наука получит право на жизнь. Замечательный ученый Павлов выразит весь трагизм положения российских ученых криком отчаяния: «Когда же Россия научится беречь своих выдающихся сынов — истинную опору отечества?!».
Да, долгие века ученые просто не имели права на открытия…
Коперник, сделавший для человечества больше, чем все предшественники, вместе взятые, был более озабочен тем, как скрыть свое открытие, чем тем, как довести его до сведения людей. Не восторг от достижений разума лишал его сна. Бессонницу приносили видения аутодафе над просветителями, он помнил, как сжигали книги, лаборатории ученых и их самих, людей, отважившихся на поиски истины. Не нужно было это знание, это просвещение никаким властям — ни светским, ни церковным — ни в каком из прошлых веков…
Сегодня, когда научная атмосфера мира пронизана сетью все более и более расширяющихся контактов между учеными разных стран, невольно думаешь о том времени, когда ученые не могли даже мечтать об этом. Какой опасности подвергались не в такие уж далекие времена ученые, жаждавшие на свой страх и риск контактов и связей! Рэтик, молодой и восторженный почитатель Коперника, тайком пробирался к нему, чтобы от самого первооткрывателя узнать о его открытии. Он шел на риск: протестанту Рэтику грозила смерть в стране католиков. Но иного выхода у него не было — Коперник не мог изложить свои мысли в печати (книга вышла лишь после его смерти), не мог выступить публично, даже думать боялся о том, чтобы довериться «братьям» по вере. Такую ошибку сделал Джордано Бруно — и поплатился жизнью. Тот же промах допустил Галилей — и расплатился невозможностью работать. Даже в более поздние времена, уже соприкасающиеся с тем периодом, который мы называем современностью, на костре горели книги Эйнштейна, а его самого разыскивали как политического преступника. Но вовсе не потому, что его теория относительности кому-нибудь угрожала, а потому, что пришедший к власти фашизм боялся просвещения, боялся созвучия разумов.
Созвучия разумов дают самые сильные разряды сенсаций. В вольтовой дуге, возникающей от встречи мощных интеллектов, плавятся самые сложные загадки природы. На скрещении интересов вспыхивают прозрения.
Да, в наши дни наука смело пересекает границы. Чем больше контактов, совместных работ, скрестившихся интересов — тем больше находок, тем вероятнее открытия.
Сегодняшняя наука едина. Ее единство многообразно. Оно проявляется и во взаимной связи и во взаимопроникновении различных ее областей, и в ее интернациональности. Интернационализм науки не только в том, что ее результаты имеют общее значение для всего человечества, но и в том, что наука не может достаточно успешно развиваться в узких рамках национальных границ. Последнее обусловлено в существенной мере взаимосвязью различных областей науки. Отдельная страна, даже крупная, не может сегодня одинаково эффективно развивать одновременно все области науки и хозяйства. Но отставание отдельных звеньев приведет к задержке остальных участков фронта исследований.