Когда канарейка рисует тигра

Тоин Дарья

Но всё-таки вслушиваюсь, выходя из кухни в наш общий коридор. По правую руку — его спальня, кабинет, спортзал и санузел, по левую — мои покои. Нас бы связал зал, да связывать нечего.

Совсем ли мы чужие друг другу люди? Даже не знаю.

В конце концов, он предложил и даже помог организовать в им же открытом выставочном центре мне выставку, на которой я впервые почти в открытую решилась представить свои картины. Это было так страшно… но Марат пытался быть рядом, и мне казалось, что у нас наконец-то хоть что-то изменится. Но нет,

умер отец, и хотя мама врала, но младший брат обмолвился, что тот скончался в квартире его содержанки. Марат же помог организовать всё, утряс здесь дела и… уехал. Снова.

Без слов, без предупреждения, в день, когда я посмела снять траур.

Уже пару часов он дома — пока я всё там доготовила и отмыла, он так и не выходил. Может быть, даже спит. Не знаю.

Вспоминаю мамины слова по поводу ребенка, развода и прочего. И думаю, что наш «брак»… нет, я давно не питаю таких иллюзий, что наше… сожительство… когда-нибудь точно подойдёт к концу. А мне это не нравится.

Я готова на всё, лишь бы продолжать свою такую тихую и спокойную жизнь, я готова молчать и казаться несуществующей, я готова жить одна годами, но если же он… решится? Разведется. Что его со мной держит? Зачем ему наш штамп? Это так глупо.

Чувствую, как сердце бьётся внутри часто-часто. Всё-таки делаю шаг к его спальне. Стучу тихонько и уже радуюсь, подумав, что Марат не услышал. Почти успеваю шагнуть назад и развернуться, но вздрагиваю, когда он открывает дверь…

Ну что за провидение!

— М, — осекаюсь и отвожу взгляд наконец, перестав разглядывать его очерченный торс и эту дорожку от пупка к линии шаровар.

Он сцепляет руки под грудью и ждёт.

— С приездом, — произношу, зажмурившись.

— Аха, благодарю.

Неловкость затягивается. Выдохнув, поднимаю взгляд к его лицу и встречаюсь с прищуром. Он словно изучал меня всё это время. Ну ещё бы — я за все эти года беспокоила его сколько раз? На пальцах можно пересчитать.

— Мне… — сжимаю кулачки, — нужно с тобой поговорить.

Марат кивает и проходит обратно в комнату, в которую по нормам моей семьи я могла бы заходить только лишь для уборки или для… того, за чем и захожу.

— Я тоже думал с тобой поговорить. Но, сама понимаешь, — кивает на помятые простыни, — после перелёта хотел сперва отдохнуть.

— А, — переплетаю пальцы рук, избегая его взгляда. Ну да, будто смотреть на его постель лучше, — я… могу потом… подойти.

— Да не стоит. Говори, раз пришла.

Марат отходит к кровати, садится, закидывая одну ногу, и указывает мне на огромное кресло напротив. То как раз рядом с небольшой библиотекой, в которой я и протираю полки чуть ли не по расписанию. Сажусь в него тихонечко, но всё-таки решаю закинуть ноги, спрятанные под полами платья. Вижу на его лице едва скользнувшую улыбку, но не придаю ей значения.

Мой муж красив, силен и властен. Он в общем-то идеальная кандидатура, чего не скажешь обо мне. Поэтому начинать этот разговор явно

нужно как-то не так, может быть, стоило дождаться ночи и найти в шкафчиках бельё покрасивее. Потому как жене можно быть красивой перед своим мужем. Но ни перед кем больше, я чту это, так что красивой была лишь в собственном отражении. Как это неловко.

— Марат, мы… ты хочешь раз… — на выдохе, — развода?

Он хмурит брови и, хмыкнув, запускает пятерню в волосы, словно выискивает причину моей инициативы.

— Нет. А ты захотела со мной развестись?

Мотаю головой. Уж чего, а уйти обратно в родительский дом, от которого у меня мурашки до сих пор, я точно не хочу.

Чувствую, как в пальцах начинает покалывать, да и он ещё спрашивает:

— Тогда почему ты заговорила об этом? Что-то не так?

Да ещё бы!

— Да, я хочу, чтобы ты… — перехожу на шепот, — сделал… ребенка… мне.

Который удержал бы его и спас бы меня? Такое себе заявление.

Но он всё-таки расслышал.

И сейчас, приподняв одну бровь, шумно выдыхает и почти позволяет себе рассмеяться. Мне хочется его одёрнуть, но я, конечно, молчу.

— Так, я, — прикусывает губу, хмыкнув вновь, — правильно тебя понял?

Я киваю, а он задумывается.

— Ого, ну хорошо. Я подумаю об этом.

— Нет, — почти кротко перечу я, — сегодня… пожалуйста.

Иначе кто знает, когда он опять исчезнет и с какими мыслями приедет в следующий раз.

3 перышко

Я смогу на это решиться?

Плохо удерживать ребенком. Даже то, что мы муж и жена уже столько лет, не даёт и не давало мне права на это. Но я… я хочу что-то для него значить? Или для себя самой? Иметь под сердцем свою частичку… и его, конечно. Мне не нужно, чтобы он жил с нами, я и сама прекрасно справляюсь. Всё будет так, как есть. Я воспитаю его сына или дочку, а он будет папой, появляющимся раз в год на месяц. Что в этом плохого? Все интересы учтены. Он придерживается своей линии жизни, а я своей. Мне нравится!

И по сравнению с моим детством такая альтернатива просто прекрасна. Да и Марат никогда никого ни к чему не заставит. Он другой, не как мой отец. Совсем другой. И едва ли ради собственной выгоды он познакомит свою почти восьмилетнюю дочку с двенадцатилетним мальчиком, сказав при этом ей: «это Марат, на других не смотри, а то убью».

Итак, он дал согласие. Я вылетела из его комнаты тут же, пробормотав что-то про сегодняшнюю ночь, и как же это… тревожно!

Вбегаю к себе, закрываю за собой дверь, будто он пойдёт следом. Спотыкаюсь о ковёр, но всё-таки дохожу до того самого шкафчика с нижним бельём. Долго копаюсь, раздумывая, на что решиться. Я не знаю, что ему бы понравилось. Спрашивать об этом? Даже если это всего один раз вместе…