Когда кончаются праздники
Шрифт:
Первые жаждущие уже сдували пену в кружках, когда наконец-то из парилки вышел отец.
– Ну чего ты так долго? Я пить хочу.
– Погоди, щас быстро оденусь и тебе лимонаду куплю, там у меня Михалыч в очереди стоит.
Пока отец собирался, а потом стоял в очереди со своим знакомым, я совсем запарился и устал. Отец тоже вылез из толпы мужиков красный и взмыленный. В руках он держал две здоровые кружки пива.
– А где лимонад? – снова застонал я.
– Нету у них лимонада. Я специально два пива взял, чтоб ты попил немножко.
Он поставил кружки на подоконник
От пива на душе и в теле стало немного приятней. Я повеселел и стал терпеливо дожидаться отца, который одну привычную кружку влил в себя довольно быстро, а вторую, почти полную, пил неторопливо да так и оставил недопитой. Видно, пиво тоже ему не понравилось.
Мы вышли из бани, когда было совсем темно. Единственный фонарь освещал площадку у крыльца, а дальше, за дорогой, где начиналось кладбище, стояла кромешная темень. Я, как всегда, шел впереди и после пива почти совсем не боялся. А отца с двух кружек немножко развезло и он шел сзади, слегка пошатываясь и сопя.
Я шел и вспоминал, какие истории мне доводилось слышать про кладбище. Кроме того, что покойники встают из могил и пытаются утащить с собой не званных ночных гостей, говорили, что на кладбище промышляют разбойники и по ночам грабят одиноких прохожих. Правда, многие истории на поверку оказывались не такими ужасными.
Как-то два подвыпивших мужичка шли поздним вечером из бани. Идут себе потихонечку, никого не трогают. И тут показалось одному, что на могиле впереди что-то белеет и даже слегка шевелится. Остановились они, приглядываются – что там такое может быть. Вроде все тихо. Стали понемножку продвигаться. Ничего. А белеет что-то – это они видят уже явственно. Может, собака забежала, думают. Стали тихонько покрикивать – эй, мол, кто там? Никто не отзывается. Идут они шаг за шагом, и когда уже почти прошли страшное место, один взял и кинул в могилу камнем. Стон, который они услыхали, показался мужикам в тишине кладбища страшным ревом. Человеческая фигура в белом поднялась с могилки и пошла на них, раскинув руки.
Как они убежали от вурдалака, мужики не помнят. Говорят, что прибежали в пивнушку чуть живые и кое-как, протрезвев и заикаясь, рассказали, о пережитом. Целая толпа народу с кольями отправилась на кладбище искать вурдалака. Ох, беда! На самом краю, у калитки, увидали они мужичка в белом, бредет, мычит. Узнали сразу. Коля-дурачок. Видно, после бани уснул на могиле. А как камнем в него попали, проснулся и замычал с перепугу, говорить-то он не умеет. Смеху было.
Пока я так размышлял, пошел быстрее и вдруг понял, что шагов отца за собой не слышу. От неожиданности я замер. Тишина стояла такая, что я услыхал собственное дыхание. Я стал осторожно оборачиваться и подумал, что отец меня просто пугает, а сам стоит рядом. Если он сейчас в этой кладбищенской тишине просто скажет «ку-ку», сердце мое разорвется на части. Но сзади меня
Я совсем растерялся, сделал в темноте несколько шагов в обратную сторону и вдруг грохнулся всем телом, не успев даже выставить руки, заметив только, что надо мной нависло что-то большое, наверно, покойник. Должно быть, я даже на мгновение потерял сознание от ужаса. Но вдруг услышал, что покойник ругается:
– Мать честная. Лешка, ты чего тут лежишь и молчишь?
Отцовские руки тормошили меня, поднимали с земли, отряхивали. И тут я заревел во весь голос.
– Ты где был? Я думал тебя покойники утащили.
– Какие покойники! Я закурить остановился, а ты убежал. Я за тобой и об тебя же споткнулся. Вот ведь грех. Повалился, всю руку ободрал. Покойники… Разве ж они из могил выходят? Пошли давай.
Я схватил отца за руку и не отпускал до самого дома. Шел и обиженно думал, что сейчас пожалуюсь маме, как он напился пива и бросил меня одного на кладбище.
Когда поднимались по нашей крутой лестнице, куда доставал свет из окошка, увидали, что оба мы грязные и встрепанные. Мать открыла дверь и ахнула:
– Я ж вам все чистое дала. Вы где это были?
Отец подмигнул мне и сказал:
– Да упали маленько.
Он засмеялся, и мне тоже стало смешно.
Глава 2. ЗАПАХИ ДЕТСТВА.
Говорят, что Москва стоит на семи холмах, а наш город стоит на семи кладбищах. Об этом не принято говорить, но папа рассказывал мне, что на тех местах, где раньше были кладбища, сейчас разбиты несколько городских парков. Мимо центрального парка я иду из своего дома к бабушке.
Когда мой папа был таким, как я, или даже немного младше, они с отцом ходили через этот парк, который тогда был кладбищем, в баню. Было это лет тридцать назад. Для истории, как нам говорили в школе, это довольно небольшой срок, а для меня так очень даже большой. Столько всего было за это время – была война, папа вырос и служил на флоте, потом встретил маму, родилась я, мы живем в хорошей квартире, только бабушкин дом, где прошло папино детство, все стоит. Он старый, но такой заметный – низ каменный, белый, а второй этаж деревянный, темный от времени.
От нашего дома к бабушке идти все прямо и прямо. Хорошо, что я не Красная шапочка и не встречу на пути никакого серого волка, потому что иду не по лесу и не по кладбищу, как в детстве бегал папа, и даже не по парку, а рядом с ним, потому что парк окружен высоким забором. Вход – с другой стороны по билетам. Билет в парк стоит пять копеек, просто так туда не попасть.
Вообще-то наш парк красивый, почти как лес, густой и тенистый. Высокие березы, огромные елки, много сирени. Она и сейчас кое-где переваливается через доски ограды. Жаль, что забор высокий и не достать хоть до одной фиолетовой грозди моих любимых цветов. Но запах стоит такой, какой я любила всегда с самого раннего детства – запах маминых духов.