Когда миллиона мало
Шрифт:
Неужели всю жизнь придется провести в социальной квартирке в Куарто, «миланском Бронксе»?
Без родных и друзей?
Когда всей светской жизни – посиделки с Грасей раз в месяц?
Молодая жена впала в печаль. Даже учебники итальянского забросила – язык теперь учила исключительно по сериалам. А чтобы уроки веселее проходили, частенько пропускала бокальчик-другой белого вина со льдом. В Италии норма – употреблять по чуть-чуть, но каждый день.
С Игнацио, когда валялись рядом на диване, тоже время проводили примитивно – пиво, чипсы да любовь.
И
Когда встречались с Грасей, постоянно обсуждали – как все-таки изменить ситуацию. Кинуться в ноги Марио и Пирине? Не поможет. Развестись? Но тут оскорбленные родители тоже постараются: чтобы быстренько выслали из страны, и вообще тогда останешься у разбитого корыта.
Но однажды Грася спросила:
– Почему вы детей не делаете?
– Игнацио не хочет. Говорит, рано. Ему недавно только восемнадцать исполнилось.
Кухарка задумчиво сказала:
– А из Пирины бы хорошая бабушка получилась. И Марио тоже, по-моему, любит маленьких.
– Да куда нам детей с нашими доходами!
– Глупая! Пока беременная, потерпишь. А потом младенца свекрови предъявишь – она и поплывет.
И Богдана решилась.
Игнацио, когда узнал, что будет ребенок, начал возмущаться и орать. Но потом выпил залпом бутылку пива и задумчиво молвил:
– Может, оно и к лучшему. Какое-никакое пособие дадут.
Беременность Богдана перенесла тяжело. Медицинской страховки не было, единственный частный прием у врача обошелся в дикие деньги, и больше по докторам они не ходили.
На родах тоже думали сэкономить – акушерку на дом позвать. Но когда российская бабушка узнала про идею, пришла в ужас и настояла: рожать только в госпитале, пусть и самом дешевом.
Богдана опасалась: будут на нее в простецком заведении орать и всячески гнобить, но реалии итальянской медицины оказались иные. Роженицу коротко осмотрели, сказали, что ждать еще минимум три часа, и банально перестали обращать на нее внимание.
Младенец активно рвался на волю. Кричать было стыдно. Шипела от боли, подвывала, пробовала петь. Воспитанный в гуманистических европейских традициях Игнацио предлагал заранее оплатить анестезию, но бабушка отругала: «Зачем младенчику еще нерожденному наркотики давать?» И Богдана решила: справится сама, а заодно денег сэкономит. Но час шел за часом, спину опаляло огнем, в животе словно взрывались раскаленные камни, а в родовую так и не звали.
Бедняга совсем потеряла лицо. Исцарапала щеки, искусала губы, вспомнила русский мат. Какое счастье, что не согласилась, на европейский манер, рожать дома, в присутствии мужа и акушерки!
И какой был смысл оплачивать клинику, если к ней все равно никто не подходит?!
До того стало нестерпимо, что слезла, из последних сил, с койки. В коридоре открыто окно. Доползти и броситься! Достойное будет
Кое-как добрела, а вот ногу закинуть уже никак.
Тут-то итальянская медицина и обратила на страдалицу внимание. Еле отлепили пальцы, что намертво вцепились в подоконник, погрузили на каталку и повезли рожать. Но никаких вопросов или там давление по пути измерить – катят, с грохотом, по кафелю, хихикают, какого-то Бартоломео обсуждают и его золотой член длиной в целых двадцать девять сантиметров.
Богдана поневоле заслушалась, начала прикидывать, как этакое богатство выглядит, а в родовой и вовсе почти развеселилась – выяснилось, что младенца будет принимать этот самый Бартоломео. И самая тяжкая часть процесса пролетела быстро, почти легко – руки у владельца золотого члена оказались нежными, движения быстрыми, профессионально отточенными.
На свет явилась сморщенная, писклявая девочка.
Малышку, тоже по европейской традиции, сразу поместили Богдане на грудь, и, хотя она знала, что сейчас ей положено плакать от счастья, теплых чувств не испытала. Смотрела на дочь настороженно. Ради этого комочка она уже девять месяцев промучилась – запахи бесят, голова кружится, денег нет, Игнацио вечно раздраженный. А вдруг дальше только хуже будет?
Но горькие мысли перебила еще одна западная традиция. Бартоломео лично откупорил шампанское, протянул Богдане полный бокал, прошелестел:
– Поздравляю! Пусть девочка станет королевой красоты, как и мама!
Ох, приятно! Игнацио ей давно комплиментов не говорил, а в последние три месяца совсем обнаглел, именовал «моей коровушкой».
Богдана пила шампанское и внимательно разглядывала дочку. Личико морщинистое, глаза-щелочки. Но носик прямой. Кудряшки имеются – причем не темные, как у итальянцев, а светленькие, мамины. Овал лица красивый. И на Марио, кажется, похожа.
Свекор со свекровью просто обязаны сменить гнев на милость.
Но предъявлять им совсем неразумного младенца не следовало. Грася авторитетно сказала:
– Детки примерно к годику становятся лапочками. Так что потерпи.
Дочка (назвали Сильвой) оказалась неспокойной. Спала плохо, кушала мало, много капризничала. Богдана совсем издергалась. Даже когда малышка затихала в кроватке, лежала без сна. Часто казалось: девочка не дышит. Вскакивала проверить, а потом опять уснуть не могла.
Вопреки мифу, что итальяшки – прекрасные отцы, от Игнацио толку оказалось мало. Зато претензий вагон. Почему капризничает? Почему успокоить не можешь? И вообще: почему девчонка?
– Чем мальчик лучше?
– В футбол бы вместе играли!
Богдана отбивалась:
– Когда ты играл в футбол?
– Ну, телевизор бы вместе смотрели.
Игнацио, похоже, искренне считал, что младенцы – как в рекламных клипах – обязаны всегда улыбаться или как минимум сидеть молча.
Если жена – ненадолго – поручала ему дочку, всегда усаживался вместе с ней перед голубым экраном. И очень раздражался, когда Сильва начинала вертеться, хныкать, требовать внимания.