Когда минует август
Шрифт:
– Ага, вот же он! Поприветствуем Антона Молодцова!
Публика жидко похлопала. Долговязый удалился. Ватные ноги привели меня к микрофону. Тело сковывал ледяной ступор, в голове гудело, в глазах рябило. Как назло я забыл все свои стихи и мысленно проклинал балбеса-друга, который, очевидно, записал меня на выступление без моего ведома.
Софиты слепили глаза, вопреки чему мне едва удавалось разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки. На секунду я поймал ощущение, будто оказался совсем один в баре: ничего, кроме меня, сцены, микрофона и софитов. Это придало мне немного уверенности, нужно было
– Вмажь им, братан!
Я кивнул и попробовал вглядеться в публику. Свет слегка рассеялся, и я уже мог отыскать в толпе силуэт незнакомки. В её глазах зияло презрение, но в то же время она была удивлена. Я аккуратно постучал пальцем по микрофону, проверив его на звук, и, собираясь с силами, спросил у зрителей:
– Хотите, я прочту стихи?
– Нет! – пьяный голос из толпы.
Это меня покоробило. Вернулись прежние ощущения: тот же ступор, те же ватные ноги – тот же страх. Но дороги назад не было. Я, превозмогая растерянность, продолжил:
Хотите, я прочту стихи?
Не нужно? Тем же лучше!
Ведь не для вас мои грехи
Писались в стол до кучи!
Ведь не для вас поэт пылал
В своём степенном росте!
В огне поэзии он клал
Болты, шурупы, гвозди,
Отвёртки, шилья, молотки,
Стамески да отмычки
На мнение людей таких,
Как вы, скупых, типичных;
На вкус и моду серых масс,
Устои да монеты —
Всё это точно не для нас,
Отшельников-поэтов.
На всякий шалый ваш удар
Я блок поставлю тотчас.
Святой «Эвтерповый радар»
Сканирует мой образ.
Лирический герой живёт,
И смерть его не ждите,
Покуда он ещё всё тот
Промысловик до литер,
Пока до слова жаден он
И борется на взводе
За лирику, как эпигон
В очередном походе;
Покуда внутренний конфликт
Не растерзает
Иль херувим не победит;
Пока маршрут неведом.
Пускай заносит, как драккар
То на мель, то на камень,
Пусть дно нарвётся под удар.
Но вот я перед вами!
Я здесь, ведь мой удел – писать,
Во кровь стирая пальцы.
Но рифму не для вас рождать!
И не для вас стараться!..
Повисла пауза, что медленно переросла во всплеск эмоций со стороны зрителей. Стокилограммовый камень упал с моей шеи. Смахнув пот со лба, я посмотрел на незнакомку: она прощалась с подружкой, что торопилась на выход.
Появился долговязый со словами «Спасибо, Антон!»
– Погодите, я ещё не всё! – перебил я уже надоевшего мне ведущего.
– Ох… – единственное, что вымолвил тот, после чего исчез.
– Знаете, – почувствовав прилив уверенности, обратился я к публике, – возможно, мои стихи не каждому по душе…
– Сто пудов! – всё тот же пьяный голос.
– Да помолчи ты уже! Дайте ему закусить! – не вытерпел я.
В баре засмеялись. Я уже считал себя хозяином положения. Быстро успокоившись, вернулся к начатому:
– Важно то, что существует классика, которая не должна забываться даже в этих стенах… Итак… – я сделал небольшую паузу-интригу. – Владимир Владимирович Маяковский… Стихи о советском паспорте…
Андрюха от удивления раскрыл рот. Я думаю, он догадывался, что собиралось произойти. Подняв руку вверх, я начал читать.
Всецело погрузившись в исполнение, я ни на секунду не отвлёкся от заветных глаз. Сцена словно приковала меня, не желая отпускать ни на мгновение. Но стихи приближались к магической скрижали «Я достаю из широких штанин», под которые я направился к цели.
Мимо столиков, где важно восседали голодные до зрелищ зеваки, мимо искоса посматривавших на меня пьяных взглядов, мимо неразборчивых выкриков я шаг за шагом протискивался к незнакомке. И вот оказался напротив неё. Совсем рядом. Глаза девушки заметно округлились. Такие красивые глаза. Такие дерзкие. Такие вызывающие.
Бар затих. Все были в ожидании чего-то. Наступила театральная пауза.
– Читайте… – тихо произнёс я, положив перед девицей листок с моим номером.
И тут у меня потемнело в зрачках. Давление резко ударило в виски, в ушах противно зазвенело. Стало душно. Девушка была в оцепенении. Я боялся, что она даст мне пощёчину или выкинет ещё чего хуже (например, плеснёт коктейлем в лицо). Резко покраснев, я опустил голову и, захватив свои вещи, ринулся из бара.
Не зная, что делать и куда идти, я притормозил на крыльце, сел на ступеньки и стал курить одну за другой. В голову лезли мысли о содеянном. Умно ли я поступил? Наверное, нет. Жалкий трюк с листочком мог впечатлить Светку, но не ту строптивую в баре. Никак не её.