Когда мы были людьми (сборник)
Шрифт:
– О чем песня?
– А не о чем. Песня и должна быть не о чем. Это тебе не «Евгений Онегин».
– Алеш, а ты всегда хотел быть лозоходцем?
– Да нет. Я поэт.
– Специальности родственные. Где же твои стихи?
– Не печатают, говорят, сырые. Конечно, будут сырые, я ведь с водой связан.
ЗЕЛЕНАЯ, 133.
– Вот! Забор-то – не дотянешься. Но вот для нас специально этих железных прутиков наварили. Приварили. Тэкс.
Ольга развернула свое лассо. Размахнулась петлей. Шу-рух! С первого раза не получилось. Хорошо хоть не перекинула забор.
Алексей озирался по сторонам.
– Ты не боись! Собак потравили, а люди в своих конурах. Последние соки друг из друга выжимают. Темно ведь, если б не луна. Давай вначале ты лезь, а я подстрахую.
Алексею она выдала «рабочую» обувь – мужнины кроссовки. Ловко, ловко он забрался. Кузнечик. А она его еще ботаником считает. Атлет!
Господи! Во дворе кто-то скулит. Дом бывшего директора «Райсельхозхимии». Крепость! Он вывозить «хату» не захотел. Зачем? У этого Вороного – дача на побережье рядом с исторической дачей брата Владимира Галактионовича Короленко. У Галактионыча – моська, у Вороного – слон. Видела – на фотке.
«Эй, ты, чего задумалась?» – сказала она себе и так же, царапая носы китайских кед зеленью забора, преодолела препятствие. Двор сейчас показался более широким, чем тогда, когда она репетиторствовала. Ах, где та девочка? Утекла из дому. Села на иглу.
Водоискатель Алеша раскачивался рядом со своей лозой. Он ведь и ее как-то перебросил.
У этого двора был второй двор, внутренней, с клумбами. И его надо было непременно пройти, потому как по-другому не проникнешь в сад-огород.
Алексей застыл, приник к палке.
И вдруг в лунном свете она увидела улыбку. Это на его лице сияло счастье. Образовался даже нимб, аура.
– Журчит! – вздохнул владелец лозы Чиж. – Но тихо. Где-то здесь.
Да, надо было пробираться в сад. Зачем они брали ружье? Все плечо оттянуло. И чуть по башке не двинуло, когда перепрыгивала. Что за вой такой? Тихий, надрывный. И она шагнула в новую калитку. К сторожке. Из нее пробивался свет. Свет не только пробивался – он хлынул. И чуть с ног не сбил Алексея и Ольгу. В свете этом громоздилась фигура в камуфляже. Охранник.
– Эй, вы, стоять! – Ольге показалось, что охранник был пьян.
– Стоять, я сказал, счас пса спущу. Байрон!.. Зять!
Пес, дикая собака Баскервилей, сиял ртутным светом и зло, со свистом, дышал. Пес из преисподни. Он вот-вот должен был прыгнуть и вгрызться в горло. Ольгино. Алексея. Псу без разницы.
И руки сами вскинули ружье, пальцы сами спустили курок. И все тело его зазвенело. Через рухнувшего пса она кинулась к охраннику и ткнула его со всего маху прикладом. Он все же был мертвецки пьян. Не смог удержать напор и тоже повалился рядом с Байроном. Опять руки, самостоятельно, без включения головы, дергали бельевую веревку, связывая солдата– «аллигатора». Он отфыркивался: «Понежнее, дура!» «За дуру ответишь». Она уперлась в тугой бок ногой, чтобы завязать крепко. Обшарили охранника вместе с Алексеем. Его пятнистая спецовка – ксерооттиск Горынычевой шкуры.
– Как звать-то тебя?
– Витей.
– Пистолет?
– Газовый.
– Лежи смирно, а то придется пустить в ход.
– Угу.
Витя трезвел.
Гектар сада, а то и больше. Площадь – ого-го!.. Посох Алексея Степановича Чижа трепетал. Тут автономно от монстра залегала вода. Посох звенел.
– Слышишь, Оль, слышишь?! Вода!
Белые кроссовки лозоходца и поэта подпрыгивали в темном воздухе. Как мячики. Он танцевал. Он прилично выдавал русского трепака.
У Вити они нашли ключи от ворот. Витю этого, связанного по рукам и ногам, затискали в ночлежку. Завтра освободят. Кроме пистолета и ключей они отобрали у охранника сотовый телефон.
Витя оказался на редкость сговорчивым. Протрезвев, он сказал, что и сам хотел дать деру, что жрать уже нечего, а босс все орет: «Терпи, скоро вернемся на бэтээре!»
– Может, вы меня развяжете?!
– Скажи, Витек, а че собаку Байроном назвали?
– Хозяин сказывал: поэт был такой, чи в Англии, чи у немцев. Хромой… Вот, значит, и кобелек-то наш с хромотцой был. Развяжите, а?
– Не-е, Витек, я мужчинам не верю. Ветреные они существа, прямо как женщины.
Вышли, скрипнув тяжелыми железными воротами. Чиж задел своим дрючком за объектив камеры слежения. Все равно камера не работала. Аккумуляторы сели. Или тот же Витек ее уделал.
Дон-Кихот с копьем – Чиж.
Санчо Панса с корзинкой, в ней веревки, пассатижи. Это – Оля.
– Классный у тебя батожок, Степаныч.
– Да уж! Таким примерно библейский Моисей воду из скалы высекал.
– Чего грустишь, Алеш? Одолели мы зеленую чуму! Горыныча объегорили.
– Вроде того. Одолели!
– Тогда запевай!
– Четыре татарина, четыре татарина, четыре татарина, и-эх, один француз.
Враз остановились и оглядели друг друга. А что делать? Что делать с найденным пластом?..
– Глубоко пласт?
– Рядом, метра два-три. Завтра в администрацию пойду? – робко предложил Чиж. И тут же перебил сам себя: – А им это надо? Они на безводье дивиденды себе собирают. Пожарники водой торгуют. А они – недвижимостью. Вон сколько ее осталось. Не все растащили! Сдается мне, что они сами этого монстра подкармливают. Пусть всю страну сожрет эта пидораска, а деньги-то – в швейцарских банках останутся. Хранилища этих денег – в самом ядре Земли. Туда никакая змеюка не пролезет. Нет, им говорить нельзя. Они живо в кутузку пихнут и тебя, и меня.
– Тогда людям сообщить, листовки выпустить, расклеить.
– И кинутся все с лопатами да бурами копать. Передавят друг друга.
Умен ботаник.
– Нет, надо все как следует обмозговать. Утро вечера мудренее.
На том и порешили.
13
Но ведь не спать же! Это только в сказках засыпают, а проснутся – и все, как говорят немцы, «абгемахт». Все в полном порядке.
Опять сидели на кухне. Решили прикончить весь запас воды, ведь завтра все решится. Крепкий чай, ватрушки.