Когда на Земле стало тесно
Шрифт:
– Вот так Ваня, – хрипло сказал Иван, – еще немного и эта скотина тебя бы подрала и не увидел бы ты сына или дочь, – Супруга Прасковья, была на четвертом месяце беременности и когда он собирался в экспедицию, всю ночь проплакала. Словно в воду глядела. Нда… Воевал он уже давно, всякое видел, погибали его товарищи, он сам убивал, но сейчас его по-настоящему проняло. Трясущимися руками достал из кармана трубку. Набив табаком, закурил, бездумно рассматривая, как алеуты подняли отброшенного медведем товарища, тот почти не пострадал, и, столпились вокруг поверженного гиганта. Напряжение по капле выходило из тела, когда он услышал сдавленный хрип. Еще не успев повернуться, он все понял. Из горла розмысла, еще подрагивая белыми перьями оперения, торчала стрела. На мокрую
Отточенные службой в полку внутренней стражи рефлексы старого вояки не подвели.
Гаркнув:
– Засада, – рухнул на колено, дымящаяся трубка выпала в траву, а винтовка птицей взлетела к плечу.
Совсем рядом множество вооруженных людей, в прочных доспехах из деревянных палочек и планок, лица – жутковатые, расписаны алыми, похожими на потеки крови узорами, высоко взбитые волосы обсыпаны орлиным пухом, на многих маски с мордами медведя или моржа, мчались вдоль ручья. Рты ощерены в устрашающих завываниях. Страшный, утробный, протяжный звук: «А-А-А!!!» разносился над водой и мокрой травой поймы. В руках зажаты длинные копья, деревянные дубины и луки, метают на ходу стрелы. Это хозяева здешних мест: колоши. Дикари? Да, но отнюдь не опереточное воинство. Доспехи позволяли им не бояться каменного или медного оружия, а огнестрельное могло пробить их только вблизи. К тому же воевали они умело и отчаянно и играли на Аляске ту же роль что в далекие 90-е двадцатого века выполняли в русских городах банды рэкетиров: покоряли и «крышевали» многие окрестные племена, получая от них богатую дань мехами.
Собаки, реабилитируя себя за страх перед кадьяком, с отчаянным лаем бросились навстречу врагу.
«Чпок» – 10 граммовый кусок свинца шибанул бегущего впереди высокого индейца в маске медведя в грудь, его отбросило на землю. Убит? Ранен? Не важно, ближайшее время не боец.
– Аааа! – резанул по нервам крик одного из «своих» алеутов. Видимо «поймал» стрелу или дротик.
«Чпок» – еще один колош получил пулю в лоб, крутанувшись на месте безмолвно рухнул на землю. Этот точно не жилец!
Стрела сильно ударила в плечо, слава богу по привычке одел под низ кольчугу, но прицел сбила и выстрел ушел в «молоко».
Следующий колош словил пулю в грудь, со сдавленным воплем упал на землю.
Все, пули к винтовке закончились, перезаряжать некогда. Правая рука выхватила револьвер, вскочил. Винтовка перекочевала в левую руку, на ее конце блеснуло острие граненого штыка. Колоши встречали обоеруких бойцов? Нет? Ваши проблемы!
Быстро огляделся.
В искусных руках колошей замелькали длинные копья и дубинки. Не останавливаясь, перекололи собак. Нападающим оставалось совсем немного добежать, рукопашной схватки не избежать. Алеуты выставили копья, сбились в тесную группу, готовясь дорого продать жизни. Один, пришпиленный к земле дротиком ворочался, стонал, прижимая окровавленную ладонь к животу. Другой рукой царапал землю, пытаясь дотянуться до копья. На миг повернул белое лица с широко открытыми глазами.
Лавина колошей захлестнула. Все, завертелась карусель! По пойме ручья понесся вой, рев, крики. Здоровенный индеец в маске сивуча с ревом вонзил в живот алеуты копье, перекинул через голову, словно пушинку. Так крестьяне во время сенокоса, через себя сено на копну забрасывают.
Навстречу бежал колош, невысокий, но необыкновенно широкий и могучий в плечах, с копьем в руках. Раскрашенное лицо перекошенное, жуткое, по подбородку тянется слюна. Шалишь! Это ты меня бояться должен! Индеец с разбегу ткнул копьем, но не попал. Иван заученно шагнул в сторону, рукой отбил древко.
– На! – в ответ со страшной силой ударил штыком в живот, но индеец оказался не промах, на ходу скрутил корпус. Бритвенно-острый штык лишь безвредно процарапал дерево доспеха.
Вооруженная револьвером рука почти прикоснулась к широкому и плоскому, расписанному кровавыми узорами лицу.
«Бах!» – полыхнуло пламя выстрела в упор, индейца смело словно кеглю в кегельбане.
Иван начал разворачиваться к новому противнику, но не успел. Как к нему сумели подобраться сзади, он так и не понял. От сильного удара по голове в глазах расцвели искры новогоднего салюта, а сознание милосердно покинуло его.
Если ранение в голову не убивает сразу, то выздоровление обычно наступает достаточно быстро. Сознание вернулось резко, одним рывком. Сначала он увидел пробивающийся сквозь закрытые веки неяркий свет. Ужасно болела голова, словно у какого-то тартыги (тартыга– пьяница, древнерусское). Гораздо сильнее, чем после продолжавшейся три дня пьянки, когда он проставлялся перед сослуживцами по поводу увольнения из внутренней стражи, и еще почему-то запястья рук. Что с ним произошло? Где он? Белесые ресницы затрепетали, Иван с усилием открыл глаза. Вначале появились размытые силуэты непонятных предметов, но через несколько мгновений зрение пришло в норму.
Он лежал на боку на голой земле, в нескольких шагах от него лежало мертвое тело человека в мастерградской куртке. Лицо залито кровью, черты не разобрать, сорванная с черепа кожа обнажила окровавленное, красное мясо и обнаженные вены. Еще дальше в ряд лежали скальпированные тела мертвых алеутов, кровь успела пропитать и одежду и натечь алой лужей на землю. Это Василий Семенович! Их единственный розмысл, которого ему строго настрого велено беречь. Под ложечкой засосало, как, бывало, от пережитого страха и, стало подташнивать. Страшная боль сжала сердце. За время экспедиции они успели почти подружиться, а он не справился, не сумел…
Едкая горечь подступила к горлу. Он попытался повернуться и только тогда осознал, что руки и ноги связаны. Изо всех сил напрягся, но бесполезно, путы слишком крепкие и веревки не ослабели, а еще сильней впились в тело. В результате всех усилий он лишь перевернулся на спину.
Солнце почти закатилось за горы вдали, его последние лучи разукрасили в алый, кровавый цвет и ледяные вершины и, широкую полосу неба на западе. Посреди огненного потока возникла фигура одетого в тяжелую деревянную кирасу человека. Слегка отливающая медью кожа изобличала в нем индейца. Высокий для туземцев, он имел развитую грудь и длинные мускулистые руки. Давний и глубокий шрам, разрезал продолговатое, сухое лицо с хищным орлиным носом на две неровные части: от левой щеки до правого виска. С невольной дрожью во всем теле Иван встретился с взглядом узких, но не так как у китайцев, мрачно горевших глаз. Пока ожидали отправки в Америку он успел насмотреться во Владивостоке выходцев из империи Цинь. Индеец смотрел безразлично, словно не на живого человека, а на вещь, на предмет. «Плен! Я попал в плен к дикарям!» Растерянность длилась буквально один миг, он вновь изо всех сил напряг мускулы, бесполезно, путы на руках слишком крепкие. Столь мучительного бессилия Иван в жизни не испытывал. Русский злобно сверкнул глазами, из горла вырвался схожий с рычанием сип.
Ткнув пальцем в грудь русского, индеец произнес что-то на каркающем языке с вопросительными интонациями.
– Не понимаю я по-вашему, – помотал головой Иван.
Индеец вновь что-то спросил, но русский вновь покачал головой. На лице калаша появилось брезгливое выражение. Пожав плечами, он приблизился к русскому, присел. Левая рука схватила за волосы, в правой блеснул сталью нож. Иван узнал его: это был его нож из доброй стали мастерградской работы, равно резавший и краюху хлеба, и горло вражине. Острое лезвие прижалось ко лбу, там, где он переходил в волосы на голове, укололо, тонкая теплая струйка потекла к виску. Иван вздрогнул, шумно задышал через нос, готовясь терпеть. «Неужели сейчас его будут заживо скальпировать?» Сердце застучало гулко, его биение отдавалась в ушах адским колоколом. Мучитель заметил волнение пленника, злорадно оскалился и вперил взгляд в глаза русского. Он хотел видеть, как там появиться смертельный ужас, как жизнь по капле станет уходить из пленника.