Когда наша не попадала
Шрифт:
Волхв пел с закрытыми глазами, и только ласковое, материнское прикосновение первого солнечного луча заставило его поднять веки. Впрочем, он тут же опустил взор: не пристало человеку глядеть в упор на бога, невежливо это. А под ногами бился в истерике жрец, голыми руками пытаясь сломать каменный нож. Лихорадочно
– Мы оскорбляли бога, мы обижали Сверкающего… Мы не поняли слов, мы рвали людей и в греховном непонимании совали в лик бога трепещущее, ещё живое сердце. А нужны были искренние слова, пропущенные через средоточение жизни – сердце чистого человека.
Иван сорвал с себя рубаху, разорвал лён на полосы и, спрыгнув с плиты, отобрал клинок. Со злостью саданул им по каменной плите и, увернувшись от осколков, стал бинтовать руки жреца, сердито ворча:
– Хватит лить кровь, незачем. Только воинам при защите родных очагов и лекарям при спасении жизни можно пускать руду, а здесь – не надо больше.
– Ты сказал, – неожиданно громко послышались слова царя.
Волхв поднял голову и обернулся. Повелитель страны был величествен, солнечные лучи ярко высветили его корону, и сверкающие самоцветы слепили глаза.
– Ты сказал, Призвавший Сияющего, и мы услышали тебя. Отныне и во веки веков жрецы Сияющего будут помогать лекарям спасать жизни.
Жрец с замотанными руками встал рядом с царем и негромко, но веско продолжил:
– И никогда жрецы не прольют чужую кровь, только для спасения человека и во имя жизни человека!
– Будет так! – согласно прозвучал шелест голосов, и Иван устало опустился на холодные плиты пирамиды. Он сделал всё, что мог, пусть кто может, сделает лучше! Уже уплывая в сон, парень услышал смешок повелителя:
– Передай своему мохнатому, что на площадках для игры будет расти зеленая, мягкая трава. Камней там больше не будет.
Проснулся Иван уже на берегу. Молчали все, только атаман всё выговаривал Михайле, который прощался и не мог проститься с висящими на нём девушками:
– Ну, скажи, косолапый, чем ты их так приманиваешь? Опять парочка, прям султан какой-то.
– Единство и борьба противоположностей, атаман, – бурчал Михайло в перерывах между шёпотом в розовые ушки. – Диалектика, однако…
– Кто?!! – искренне поразился Кудаглядов, смущенно кашлянул и сердито приказал, – Диалектику оставь на берегу! Я не Синбад, чтобы женщин на ладье катать! По коням, тьфу ты, в общем, все на борт! У нас ещё Атлантида не открыта, и вообще, кое-кого женить давно пора, а то на всех континентах медведи расплодятся!
Берег скрылся в туманной дымке, но Спесь Федорович всё никак не мог успокоиться. Досталось почти всем, кроме волхва и сусанина. Строго покритиковав Эйрика, из-за которого пришельцы могут влипнуть в легенды об огнедышащих змеях, атаман напал на Геллера.
– Вот скажи, друг мой Володимир, чего это ты царапал гвоздём на пиру? Тебе что, войска побитого мало было или десятка мячей соперникам?
Дядька Геллер покраснел и умоляюще посмотрел на скорчившегося от смеха Непейводу.
– Дык я это… В назидание потомкам игру нашу описал…
– Ты-ы-ы?!!
– Ну, как мог, гвоздиком на плитке каменной… Ребята сильно просили.
– Какие ребята?!!
– Ну, с которыми мы того, играли… Они говорили, что читать детям и внукам будут.
– Ива-а-а-ан!!!
– Здесь я, батька. Слушаю.
– Ты Володимира их письменности учил?
– Нет, я сам в ней не разобрался. У них же вместо резов или букв одни рисунки. Прямо как у тех, которым вы дома строили. Пента… нет, иероглифы, кажется.
– Я всегда говорил, что этими иероглифами ничего путного написать нельзя! – сердито ответил атаман. – Обязательно сначала нарисуют, потом отстроишь им пирамиду, а они ещё и обижаются! Дескать, однокомнатную хатку заказывали… Но это мелочи. А вот скажи нам, Володимир-грамотей, на каком же языке ты сию грамотку нацарапал?
– Так известно, на каком, – даже обиделся Геллер. – На нашенском, и резами нашими! Чай, меня сам волхв учил, немного, конечно, но учил!
– И как они это читать будут?
– Хм-м-м, – Володимир почесал макушку, но потом решительно махнул рукой. – Прочитают как-нибудь, народ не глупый. Ну, даже если не они, то потомки прочтут обязательно! Может, чего и напутают поначалу, но ничо, разберутся.
Ласковое море-океан, мать и отец всего сущего, баюкало ладью на своих волнах, намекая на приближающийся вечер. Сусанин громко втянул воздух и, ни к кому не обращаясь, добродушно проворчал:
– Погода-то какая стоит замечательная. Чувствую, ворожит нам кто-то и сильно ворожит. Вот и бережок рядом…
– Ворожба разная бывает, – сердито отмахнулся атаман. – А вот насчет бережка, подробнее. Людьми пахнет?
– Сейчас ворожба добрая, а насчет людей… Никак не разберу, вроде, пахнет, а вроде, и нет. Куда править, атаман?
– Ладно, правь до берега, переночуем на земле. Вот только если Михайлу женят, спасать не буду! Су-у-ултан…
Земля оказалась прямо-таки под боком и была точно из мечты мореплавателя. Небольшая бухта, закрытая от ветров, звонкий ручеёк со свежей водой, место для лагеря и костра. Недоверчиво оглядев райский уголок, Спесь Федорович всё-таки согласился на устройство ночлега. Но ворчать не перестал, так что пришлось выставить караулы. «Так не бывает!» – убежденно повторял Кудаглядов, не находя даже признаков какого-либо неустройства. Яркие птицы распевали о всеобщем счастье, не торопясь прекращать дозволенные речи даже с падением солнца за горизонт. А может быть, ночные птахи просто переняли песни у дневных, кто их знает? Разная жизнь у летающих и ходящих, и трудно нам понять друг друга. Звёзды высыпали на тёмное небо и стали перемигиваться между собой, небось, обсуждая увиденное. Не зря же они все женского рода, болтушки изрядные. Иван не понимал, о чём здесь разговаривать, ну, лагерь, ну, костёр, мужики. Сколько этого уже было, и сколько ещё будет. Костёр на неведомых берегах первыми всегда разжигают мужчины, женщины творят огонь в очаге.
Из темноты донеслась брань и треск сучьев. Вслед за этим на полянку вылетел ошеломленный Лисовин и, тыкая пальцем обратно во тьму, особенно сгустившуюся рядом с костром, недоумённо воскликнул: – Побачьте, братья, какая бяка к нам пожаловала! Доброго слова вообще не разумеет!
– А доброй плюхи? – оживился Геллер.
– Бесполезно, – из ночи к костру вышел сам мрак, одетый почему-то в костюм официанта, которого все видели в сожженном ресторане. – Сейчас моё время и время моих слуг! Позвольте представиться, барон Суббота, ваш новый повелитель.