Когда нечаянно нагрянет. Рассказы о разновозрастной любви

Тема любви в литературе всех времен и народов – одна из… Да что там – самая главная! Почти век назад советский поэт Василий Лебедев-Кумач написал бессмертную строку: «Любовь нечаянно нагрянет…». Гениальный Исаак Дунаевский сочинил на его слова сердечную песню, конгениально исполненную легендарным Леонидом Утесовым. Песню повторяют добрую сотню лет профессионалы и любители с концертных сцен и в разных компаниях. Полвека примерно не столь гениальной, но тоже известной песне: «О любви не говори, о ней все сказано…». Её покоряюще исполняла и эпохальная певица Клавдия Шульженко, и другие талантливые вокалистки. Не убедили! О любви продолжали и продолжают говорить и петь, как век назад, так и сегодня.

Автор древнего индийского трактата о любви – нетленной Камасутры – дал, казалось бы, исчерпывающую формулу главного человеческого чувства на века. Примерно следующую: любовь между мужчиной и женщиной возникает и зиждется на трех главных влечениях – разумов, сердец и грешных тел. Так было, есть и будет всегда.

Да вот незадача: полная, да еще и взаимная гармония трех главных влечений в реальной жизни – штука весьма редкая, можно сказать, штучная. Очень различны характеры, интеллекты, эмоции и сексуальные темпераменты у мужчины и женщин. Полная гармония у пар случается, практически, в виде исключений. А миллионам традиционных дуэтов (прочие не входят в сферу интересов автора), как правило, не хватает совпадения одного, а часто и двух влечений из названных трех. Отсюда, как не крути, начинаются и набирают обороты ссорки-раздорки, вырастающие в конфликты, скандалы, проблемы и нешуточные выяснения отношений у множества женатых или «гражданских» пар в разных городах и весях. И бесчисленные истории о главном чувстве – долгом, как детство или коротком, как молния – век за веком продолжают писать поэты, драматурги и прозаики, а в последние два века снимаются фильмы и сериалы. Процесс неостановим и бесконечен. Его неиссякаемость созвучна, пожалуй, изречению древнего мудреца, заметившего на тысячелетия: «Я знаю, что ничего не знаю».

В почтенном возрасте, вспоминая личные перипетии, анализируя опыт родных, друзей и прочую жизненную мозаику, понимаешь: основные любовные влечения в отрочестве, юности-молодости и на разных этапах взрослости – весьма различны. Да и внутри любой конкретной пары взаимные чувства обычно сильно меняются с годами в долгом процессе отношений. Еще и поэтому историй любви – юной или взрослой – бесконечно много. Было, есть и будет.

В художественных произведениях, повествующих о многообразии и нюансах трех любовных влечений, всегда сочетаются жизненные реалии и игра воображения того или иного автора. Так сочинялись нетленные романы, повести и рассказы классиков. Так пытаются постигать непостижимое и грешные, современные авторы. Свой подход к вечной теме автор предлагает читателю в разновозрастном стержне: истории любви каждого дуэта выстроены по возрастным этапам жизни персонажей.

При этом для читателя, думаю, не так уж важна творческая кухня сочинителя, было бы интересно следить за сюжетом, за перехлестом судеб мужчин и женщин того или иного возраста. Погружайтесь, вспоминайте, сопереживайте дорогие читатели! Восхищаясь и поражаясь бесконечной палитре «сиреневых» красок главного человеческого чувства.

До конца шестого класса оставалась одна неделя. Последние майские деньки начинались с утренней прохлады, а к обеду добирались почти до летней жары. Прогретый воздух наполнялся пьянящим запахом буйно цветущей черемухи. Слепящий, желтый диск с каждым днем забирался все выше в бездонную, прозрачную синеву забайкальского неба. Оживающая земля весело отзывалась на щедрое, солнечное тепло зелеными коврами молодой травки.

Разморенные послеобеденным зноем редкие прохожие на улицах Борщевска удивленными взглядами провожали бегущего долговязого подростка в школьной форме. А Виталька не замечал ни жары, ни дурманящего аромата черемухи, ни удивленной реакции земляков на его неурочный, персональный кросс. Не думал без пяти минут семиклассник и о неудобном способе своей спонтанной пробежки: в правой руке мальчишка держал портфель, левой крепко зажимал карман пиджака с драгоценной запиской. В ней было всего семь слов, стучавших метрономом в голове бегуна.

«Я тебя люблю, – печатали подошвы по деревянному тротуару, а местами по асфальту. На три слова приходился вдох. Следующие четыре отстукивались на выдохе, – ты никому не говори…».

Вдох-выдох, вдох-выдох. «Я тебя люблю… ты никому не говори… Я тебя люблю… ты никому не говори… Я тебя люблю… ты никому не говори…».

Выскочив из школы, Виталька не задумывался о маршруте. Ноги сами понесли бегуна к Городскому саду. Там днем никого не бывает. А ему сейчас никто и не нужен. Только огромным портретам, стоящим на Аллее космонавтов, он сможет открыть свою великую тайну, поделиться внутренним ликованием, переполняющим душу после прочтения полученной на последнем уроке записки.

В день, когда могучая ракета унесла в космос Юрия Гагарина, в тот исторический, весенний денек – 12 апреля 1961 года – Виталий Грибов выразить своего отношения к эпохальному событию никак не мог. Он тогда еще не родился. Появился на свет Виталька гораздо позже, когда космонавтов набралось уже порядочно, всех и не упомнишь. Но первый десяток первопроходцев многие юные жители Борщевска знали твердо. На Аллею космонавтов в горсад первоклассников водили на экскурсии. А еще лет с пяти до десяти Виталька любил гулять в саду по воскресеньям с отцом.

В детстве Городской сад казался огромной, таинственной страной с массой заманчивых развлечений и маршрутов. Накатавшись на каруселях, Виталька подбегал к скамейке, где отец читал газеты «Борщевский рабочий» и «Забайкальский рабочий», крепко хватал старшего Грибова за огромную, сильную руку и тащил к мороженщице. Экономно откусывая вафельный стаканчик, Виталька потом вел отца в центр сада – проверить: не работает ли сегодня фонтан. Так весело смотреть на зеленые кроны акаций и тополей сквозь сверкающие на солнце брильянтовые капли, падающие с десятиметровой высоты. Потом они заглядывали в тихую комнату для чтения и настольных игр на партию шашек или шахмат. И снова шли по аллеям до ручья, рассекающего сад на две части. Быстро тающий снег на вершинах и склонах сопок и скал, окружающих Борщевск полукольцом с северо-запада, придавали в мае-июне мелкому ручейку буйный, дикий нрав. В бурлящем потоке стремительно уносились вниз, к далекой реке, брошенные Виталькой щепки. Дивное зрелище!

Но самое любимое место у двух мужчин Грибовых – Аллея космонавтов. Здесь, на кромке широкой аллеи стояли трехметровые портреты первопроходцев космоса. Их ровно десять: Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Терешкова, Владимир Комаров, Константин Феоктистов, Павел Беляев, Алексей Леонов. Эту первую десятку Виталька знал наизусть, мог без запинки назвать через секунду после пробуждения. Много раз по просьбе первых учительниц он уже три года участвовал в экскурсиях шустрых первоклашек на аллею космонавтов, где живо излагал притихшим семилеткам подробности полетов и биографий каждого «портрета». Называл лихой гид мелким экскурсантам и автора картин – борщевского живописца, создавшего космическую галерею. Василий Сидорин много лет работал штатным оформителем киноафиш в борщевском Дворце культуры. А для души и заработка писал красочные полотна с загадочными русалками и грациозными лебедями. И до начала космической эры, и после полета Гагарина яркая живопись имела неплохой рыночный успех. Кончались воскресные, базарные дни основательным загулом в широком кругу друзей, из которого Сидорин тяжело выходил весь понедельник и половину вторника, а затем быстро писал очередную красивую киноафишу и с творческим жаром принимался за создание новых, базарных шедевров.

Так летели недели, катились месяцы, шли годы. И вдруг щедрые угощения к великому горю друзей-собутыльников резко прекратились. Улетели в далекие края с воскресных базаров красивые, белые птицы с гордыми длинными шеями, уплыли в туманную даль роскошные, грустные женщины с рыбьими хвостами. Знакомые недоумевали, потенциальные покупатели негодовали, но от всех вопросов Василий Сидорин молча отмахивался. А смертельно разобидевшихся ближайших друзей самодеятельный художник вообще перестал впускать в свою просторную мастерскую за сценой кинозала, где рисовал еженедельно красочные рекламные киноафиши. Целую зиму, а потом и весну продолжалась эта удивительная метаморфоза.